В груди Гнойникова шевельнулось слабое, гадкое, дрожащее согласие, и он по-собачьи, вытянув руку из-под одеяла, погладил Надюшу...
К утру Надя проснулась и посмотрела на лицо спящего Гнойникова. Оно было сурово, неприступно и величественно, как в былые дни...
Но каково-то будет пробуждение... Что будет дальше?!
Верность мeртвым девам
Трехлетний карапуз Коля, с весело-оживленными голубыми глазками, вдруг ни с того ни с сего застрадал от онанизма.
Мамаша, Анна Петровна, переполошилась.
Сначала долго прислушивалась. Дескать, в чем дело. Однако дело уходило в тайну. По некоторым признакам это был вовсе не обыкновенный онанизм, а совсем-совсем особенный. Мамаша это поняла по остановившимся, ничего не выражающим глазам младенца. Знакомая с культурой, она начала поиски.
Во-первых, ее поразило, что ребенок совсем изменил свой быт. К примеру, когда ел манную кашу, то чрезмерно улыбался. И нехорошо косил глазками.
Материнское сердце всегда найдет доступ к душе дитяти, и через месяц путем расспросов, картинок, интуиции Анна Петровна прояснила совершенно пустую, точно наполненную страхом картину. Оказалось, что Колю посещала (в виде образа, разумеется) красивая двадцатилетняя женщина с вызывающе-похабными чертами лица, и самое главное - в одежде людей девятнадцатого века. Дите такого никогда не могло видеть, поэтому ассоциации исключались. У мамаши заработало сознание.
Тем временем события развивались. Родителя уже точно знали - по выражению липа младенца, - когда приходит "она".
Так, если Коля во время еды выплевывал кашу изо рта и говорил "ау", родители знали: откуда-то из мрака на него смотрят черные глаза девы.
Когда же он поворачивал свой толстый, изумленный лик на какой-нибудь светлый предмет и внутренне охал - значит, наступит сверхсон.
Иногда дите переставляло солдатики, словно гоняясь за своим призраком. Вообще, мальчик очень приучился плакать.
- Такой был мужественный ребенок, - вздыхал отец, Михаил Матвеич, - а теперь все время плачет.
По-видимому, дело шло к очень серьезному. Дите часто застывало с ложкой манной каши у рта, когда возникало видение.
- Смотри, он скоро опять начнет дрожать, - со слезами говорил отец, всматриваясь в мрачный силуэт ребенка, сидящего за детским столиком.
- Она приходит ровно в шесть часов вечера, - злобилась Анна Петровна. Хоть вызывай милицию.
- Что ты, испугаешь соседей, - пугался отец.
- Чем же бы ему помочь? - вопрошала мать. Решили вызвать крыс. Коля еще до появления образа обожал крыс и не раз забавлялся с ними в постельке. Отцу это не особенно нравилось, но теперь он был - за. К сожалению, сейчас крысы уже не помогли. Ребенок дергал их за хвосты и пытался, видимо, рисовать ими облик своей дамы.
- А если это любовь, - говорил иной раз папаша, задумчиво попыхивая трубкой.
Анна Петровна не отвечала и только мысленно попрекала отца за то, что он думает о любви, а не о судьбе ребенка. Врачи абсолютно не помогали. Член у дитяти был маленький, крохотный, как мизинчик Мадонны, но тут совершенно неожиданно из него стала изливаться сперма, причем в таком количестве, что мамаша не успевала стирать простынки. Было от чего сойти с ума.
- Когда же это кончится, - вздыхала бабушка Кирилловна, обращаясь к душам своих умерших предков.
Конца не было видно.
- Повесить его, что ли, - рассуждал папаша. - Совсем опоганил род. Скоро о нас вся Москва будет говорить.
- Не дам дите, не дам дите, ирод, - сопротивлялась Анна Петровна. Повесить твой член надо, а не ребенка. Он ни в чем не виноват.
- Я уже устал от этой жизни, - вскрикивал ее муж. - На работе одни неприятности, любовницы изменяют, а теперь и в доме черт знает что... Все игрушки обрызганы спермой, а вчера и диссертацию мою залил.
Бабушка Кирилловна только угрюмо исчезала на целые недели.
Ночью, при блеске свечей, которые горели в углу, дите вставало с постели и в белой рубашонке, беспомощно раздавленное, ползало по полу, словно становясь отражением чудовищного образа девушки девятнадцатого века, посещающей его по ночам.
Особенно возмущало докторов, что дите почти перестало есть.
- Пусть онанирует сколько хочет, - говорил толстый ученый врач. - Не он первый, не он последний... Но чтобы дите бросило есть... Тут что-то не то.
- Бедный ребенок, - вздыхала старушка соседка. - А ведь во всем родители виноваты.
- Не родители, а Демург, - говорил в ответ один дворовый мистик.
- Сколько же это может продолжаться? Чтоб у такого щенка, у малолетки потекла сперма, да еще как из бочки... Это, знаете ли, извините меня, извините меня, - ворчал недовольный отец.
Мамаша пугливо всматривалась в обмазанное манной кашей неподвижное лицо младенца, устремившего свой взгляд на игрушку. "Приближается", - говорила она про себя. Действительно, когда "она" появлялась, лицо дитяти совсем тупело, кроме глаз, - они напоминали глаза поэта перед смертью.
- Что же будет дальше, - схватывался за голову папаша.
- Ау, ау, - отвечал ребенок в ночной тиши, и казалось, тихие слезы лились из глаз ангелов, притаившихся в неведомом.
- Лучше бы его убить, чем он так мучается, - уныло повторял отец.
- Почему ты думаешь, что он мучается, может, это ему, совсем напротив, нравится, - резонно отвечала мамаша, вспоминая пропитанные спермой простынки.
- Лучше бы ты заглянула в его глаза, когда он видит "ее", - возражал папаша.
- Ну и что? В целом ему нравится, - парировала мамаша...
- Но ведь он ничего не понимает, - кипятился отец. - Нельзя же все сводить к одному физиологическому удовольствию. Ребенок ведь не отдает себе отчета, что за образ его посещает, откуда он, почему, в конце концов... Ведь это насилие над свободой воли. Погляди, в его возрасте только с котятами играть, а он уже познал то, что нам и не снилось.
- И не говори, - отвечала мамаша, заплакав.
- Все-таки я считаю, его надо убить. Неприлично, чтоб такое дитя существовало, - возмущался отец.
- У тебя это уже становится параноидной идеей, Миша, - возражала жена. - Я защищу его своими руками. Он вышел из моего чрева, и, будь он хоть сам Антихрист, я не позволю его убивать.
- Ах, сволочь, - возмущался отец, - если бы ты любила меня хоть на одну сотую, как любишь его... Ведь все равно он тебе плюнет в морду, когда вырастет, или, чего доброго, изнасилует... Но на таких дурах, как ты, держится весь род человеческий.