Между тем дите, не замечая семейного совета, проползши по ковру, возвращалось в свою постельку.
Но нежные, напоенные чудодейственной женской красотой глаза не оставляли его и там. "Кхе, кхе, кхе", - только покашливал он от страха, задирая вверх ножку. Его бедное личико совсем сморщилось, а слезы словно лились внутрь тела, точно все пространство вокруг было отнято у него любимой.
- Если б он просто онанировал, - вздыхал серьезный ученый врач, - это была бы ерунда. Но ведь это еще к тому же любовь. Вот в чем загвоздка. И в таком возрасте!.. Черт знает что.
Мальчонка действительно хирел. Из игрушек раскладывал "ее" глаза и улыбался призрачным, уходящим лицом, глядя в пустоту. А когда он однажды совсем заохал и уполз под кровать, сердце матери не выдержало.
- Что-то нужно предпринять, - взмолилась она. - Действие, действие прежде всего... Если врачи не помогают, обратимся к невидимым силам.
Тут-то как раз и вернулась из дальнего странствия бабушка Кирилловна. Она была слегка ученая и начала о чем-то шептаться с Анной Петровной.
Неожиданно картина прояснилась. Существовали признаки, по которым можно было различить, что налицо феномен "верности мертвым". Более точно решили, что Колю, по-видимому, посещал образ-клише умершей женщины, которую он страстно любил в своем предыдущем воплощении, в прошлом веке. И теперь она преследовала его. Вот уж воистину любовь побеждает смерть.
Нужно было принимать очень четкие, разумные меры. У Анны Петровны были некоторые связи с людьми, занимающимися оккультной практикой. Она страстно хотела освободить младенца от любви. Сама по себе операция снятия любовных чар, как известно, очень проста и действует безотказно, но все уперлось в необычность феномена. Ведь освобождать необходимо было от любви не к живой женщине, а к душе умершей.
Наконец общими усилиями нашли ясновидящую ведьму, живущую в сорока километрах от Москвы, которая согласилась уничтожить эту идиотскую связь.
...Был крепкий, сорокаградусный, кондовый российский мороз. Казалось, деревья вот-вот рассыпятся от тяжелого воздуха. Младенца закутали в несколько шерстяных одеял. Голову, покрыли надежными бабушкиными платками. Видны были только его детские глаза, помертвевшие от страха перед женским образом.
В два часа вызвали такси.
Папаша вытащил дите на своих руках. Анна Петровна с матерью разместились с Колей на заднем сиденье, а отец сел рядом с водителем, указывая дорогу.
Сначала было трудно выбраться из центра, то и дело застревали в потоке автобусов и грузовых машин.
У Анны Петровны вдруг сжалось сердце, она неожиданно вспомнила страшное стихотворение Гeте.
Кто скачет, кто мчится под хладною мглой?
Ездок запоздалый, с ним сын молодой...
К отцу, весь издрогнув, малютка приник;
Обняв его, держит и греет старик.
"Дитя, что ко мне ты так робко прильнул?"
"Родимый, лесной царь в глаза мне сверкнул:
Он в темной короне с густой бородой".
"О нет, то белеет туман над водой". - ...
..."Ко мне, мой младенец! В дуброве моей
Узнаешь прекрасных моих дочерей,
При месяце будут играть и летать,
Играя, летая, тебя усыплять".
"Родимый, лесной царь созвал дочерей:
Мне, вижу, кивают из темных ветвей".
"О нет, все спокойно в ночной глубине:
То ветлы седые стоят в стороне".
"Дитя, я пленился твоей красотой:
Неволей иль волей, а будешь ты мой!"
"Родимый, лесной царь нас хочет догнать;
Уж вот он: мне душно, мне тяжко дышать!"
Ездок оробелый не скачет - летит...
Младенец тоскует, младенец кричит...
Ездок погоняет, ездок доскакал...
В руках его мертвый младенец лежал.
Не в силах отключиться от этих образов, Анна Петровна тупо сжимала перезакутанного ребенка.
- Брось его прижимать, - ворчал Михаил Матвеич, - опять проклятая эротика!
Вскоре выехали из города, на шоссе. Черные, обугленные морозом деревья стояли в своей неподвижности и равнодушии ко всему живому. Снег среди леса блестел, но каким-то мертвым, полоумным блистанием.
Палаша проклинал все на свете.
Младенец цепенел, одурев от присутствия любимой в своем сознании, и пускал слюни изо рта.
- Ты знаешь, - истерически твердила Анна Петровна своей матери, - он уже не говорит мне "лодная", как раньше... И я заметила, что теперь он лепечет "лодная", только когда видит эту тварь... Вот до чего дошел...
- Не то еще будет, - подвывала старушка, - особенно когда он научится читать...
Наконец машина подкатила к селению, к более или менее приличному деревянному домику.
С трудом младенца вытащили из такси. Одно одеяло упало, и дите, дрыгнувшись, принялось неистощимо пищать.
- Точно чувствует, гад, что скоро с ней расстанется, - проговорила Кирилловна.
Ведьма была уже обо всем предупреждена друзьями Анны Петровны. Один из них, среднего возраста, в очках, напоминающий философа Владимира Соловьева, тоже ждал гостей.
Когда дите подтащили к двери, оно подняло совсем до неприличия истерический визг и даже брыкалось ножками. "Не хочу, не хочу", - казалось, готово было выкрикнуть оно.
Бабка Кирилловна вконец осерчала:
- Ишь как мучается, ведь начал дрожать, паразит, за полчаса до ее появления... корючиться... жалко с любовью прощаться... Ишь, Гомер.
- Да выброси ты его к чертовой матери, - верещал Михаил Матвеич, бегая вокруг себя. - Прямо в снег... Чтоб сдох... Ишь сколько шуму наделал... За три месяца всю душу вымотал!!!
Наконец младенца впихнули в дверь.
Операция прошла очень удачно. Через некоторое время знакомый Анны Петровны, напоминающий Владимира Соловьева, ясно, с некоторым состраданием, говорил ей:
- Все кончено. Любовь убита. Могу сообщить вам чисто формальную сторону: ваш сын Коля в предыдущем воплощении был Куренковым Гаврилой Иванычем, торговавшим пенькой в конце девятнадцатого века. Жития его было семьдесят восемь лет. Семидесятилетним старцем воспылал страстию к девице Афонькиной Клавдии Гавриловне, урожденной мещанке, дочери торговца мылом, и жил с нею последние восемь лет. Душа Афонькиной сейчас еще там. Тело захоронено на Богородском кладбище. Феномен типичен для любви к мертвым.