- Пойдем, пойдем выпьем чего-нибудь. - Ангел вдруг взял меня под руку.
Теперь я заметил, что это был довольно толстый мужчина,, но немного опустившийся; его глазки были пропитаны обжорством и пивом, но внутри их застыло хихикающее безумие, которое как бы дирижировало этим выражением прожорливости.
Мы двинулись в раскрытые ворота. Над нами нависали здания.
- Я так .и думал, что вы свой, - говорил Ангел. - И вот видите,-указал он вверх на камни,- как ваша сугубо индивидуальная, по особым причинам, страсть к самоуничтожению совпадает с такой потребностью Творца... Все это неспроста... Многие тут есть эзотерические заныры, но всего не скажешь... Отупел я совсем.
Мы вышли на улицу. Никто нас не замечал, все были заняты собственным уничтожением.
"Да Ангел-то в калошах", - почему-то подумал я.
А он между тем бормотал, вспоминая что-то недостижимое, но уродливое.
- Я поведаю вам эзотерический путь превращения в низшие существа, мелькал он словами. - Да... Да... Когда это происходит естественным, эволюционным, путем - это одно, это долгая история, люди вырождаются в муравьев и прочее... Другое дело - наш субъективно-оккультный путь... Здесь только стон стоит, дух перехватывает... Наиболее божественные индивидуумы так очень даже быстро в вонючек превращаются, за какие-нибудь два-три дня... И такое чувствуют - ой-ей-ей... Самое главное, скажу вам, вот что: на этом пути остатки высшего сознания все-таки могут сохраняться, особенно временами; я, например, уже совсем пьяница и ублюдок, а кое-что из своего метагалактического опыта помню: те же тайны, например; правда, чем дальше вниз, тем скотство вернее все высшие точки заволакивает... Я и о тайнах могу говорить только по-вашему, дурацки...
- Ладно, ладно, - приговаривал я.
Быстренько мы, два мокреньких от сублимаций толстопузика, юркнули в подвальную пивнушку. Слава Судьбе, почти никого вокруг не было.
- Сосисок с хреном... Да побольше... - заорало бывшее метагалактическое сознание.
Присмиревшая официантка внесла на стол наш гору еды. Навалившись, мы совсем отупели и, рыгая, стали хлопать друг дружку по спине и как-то ублюдочно, ни к селу ни к городу, хохотать. Ангел играл со своим брюхом.
- A хорошо быть скотиной, - заявил я.
- Хорошо, - мечтательно проурчал Ангел. - Легко и спокойно. И какая-то ублажающая бесконечность. Так все время и жрал бы одни сосиски.
- Главное, мыслей нет, - подхватил я. - Или, вернее, есть, но только одна и какая-то идиотская.
- Чем бы ты ее мог выразить? - спросил Ангел.
- Да ничем... Просто: ав... ав... ав... - залаял я, раскрасневшись от жира, - ав... ав... ав...
Так шалили мы с безразличными лицами еще с часик. Официантки от нас попрятались.
- А я люблю побалагурить в убожестве, - закончил наконец Ангел. - Это я называю станциями отдыха в бесконечности. Ведь долог и труден путь в ничто; немудрено по временам и залаять.
Я мирно допивал свое пиво и, размышляючи, хрипел:
- Молодец ты, дружок; был почти около самого Абсолюта, а теперича с нами, свиньями, пьешь...
Глаза Ангела вдруг сузились в одно напряженное, слабоумное воспоминание. Он мотнулся к моему ушку. Я жевал угодливо по отношению к самому себе.