- Расскажу сейчас тебе одну мерзость о Творце... Хе-хе... Вспомнил. Никто об этом не знает. - И Ангел сальными губками стал тихо-тихо пришептывать. По мере того как он шептал, мое лицо, с сосиской в зубах, разулыбалось, и я понимающе трясся от удовольствия всем своим плотным телом. Кругом сновали черные, забытые Незабывающим лица.
- Только никому не говори, - с расстановкой сказал Ангел и поднял палец вверх.
Вскоре я обратил внимание на одну кошмарную деталь: Ангел вынул из кармана зеркальце и, поставив его у пивной кружки, нет-нет да и вглядывался в себя, совсем скотского.
"Хе-хе... А ему даже в таком состоянии не чужд нарциссизм", - подумал я, а потом вскрикнул: "Ну и патология!"
Метагалактическое сознание вдруг вспыхнуло, оживилось и, бросив жрать, опять накинулось на меня со своими идеями.
- Весь мир - гнет напряжения между Ничто и Абсолютом, - пришептывал Ангел. - Стремление Абсолюта к Ничто и противоположное стремление его тварей вверх - вот причина сумеречного, химеричного существования мира. В жизни действуют слишком противоречивые, взаимно исключающие силы, которые если могут как-то уравновеситься, то в результате дают только возможность простого существования, а отнюдь не гармонию. А отсутствие гармонии ведет к патологии, к уродству. Поэтому вечна дисгармоничность, разлад есть первый признак жизни, особенно духовной. Патология - это главный нерв жизни, выражение единства двух исключающих начал: стремления вверх и стремления вниз. Патология - суть мира, крик его сущности... Патология должна быть символом веры сколько-нибудь мыслящих существ. Нет, нет и никогда не будет гармонии!
Мне это показалось таким родным, что от близости к Ангелу я аж вспотел. Да и пот был какой-то особенный, липкий и гадюче-духовный, точно выделялись отходы моих самых тайных мыслей.
- Скажу по своему опыту, - добавил я, и гаденько-родной, как мысль о смерти, потик прошел у меня от солнечного сплетения до пупка, - скажу по опыту, что условием возникновения патологичности является, как ни странно, сознание того, что есть нормальный, здоровый мир... Он есть только в предчувствии, в возможности, как хотите; по существу, его нет; но идея о нем дает возможность существовать патологическому... Тупость и несуществование гармоничного, прекрасного мира и в то же время желаемость его выявляют и доказывают тотальную реальность бреда...
- Далеко, далеко пошли, - хихикнул Ангел. - Тут целая система... Великая и тайная... Как-нибудь в другой раз... Возможно, я вознесу кого-нибудь в чистую страну патологии... Патологии без конца... Многообразной... в больной красоте...
- Скажите, - перебил я, - а там, по ту сторону... духи... ведь говорят, что духовное неотделимо от добра, от нравственного начала-с, так сказать... ерунда? - ласково взглянул я, снимая свой невроз.
- Ерунда, - ухнул Ангел. - Духовное скорее неотделимо от зла... Там, среди духов, можно встретить таких патологических созданьиц, что никакие ваши земные трехголовые уродцы не сравняются... Есть существа, обособленные в своем безумии, смотрящие в себя духовным, неземным оком... Есть неслыханные параноики, несущиеся по Космосу с мыслями о постабсолютном существовании... Есть злобные, смрадные богоненавистники, кусающие свои мысли, потому что в их мыслях есть божественный светили чудовищные Дон Кихоты зла, вообразившие, что существует Добро. Они с воем, с безумно открытыми для вихрей глазами носятся по Духовному Космосу, преследуя существующее только в их воображении добро. Они махают, махают своими черными крыльями, колотя пустоту, в которой они видят возносящихся Спасителей и чистых, убегающих Мадонн... Есть дующие в свою односторонность, уходящие в оторвавшиеся от всего целого облачка-миры... В этих блуждающих далеко от Всеобщего островах патоизменяется сущность этих созданий, приобретая не сходимые ни с кем черты, и эти создания уже никогда не вернутся в целое... Есть женственные видимости, поющие забытые Богом песни, существующие только до сотворения мира... Патология, патология - и нет ей конца! - закричал на весь зал Ангел.
- О, тишина, тишина, тишина, - вдруг завыл я, ничего не понимая. Расскажите наконец мне Ваши тайны деградации!
- Пошли на чердак, - пробормотал Ангел.
...Из чердака виднелся опротивевший огромный мир людей; "Но он может смываться, смываться", - визжал я про себя.
- Пока мы шли на чердак, - вдруг заявил Ангел, - я с одной деградирующей самосущностью в виде клопа - он полз по перилам, видел?! успел обменяться информацией. У него вспыхнуло на миг сознание. Он мне рассказал свою историю. Он пал сразу и очень круто, даже сам не ожидал. По его выражению, он деградировал с быстротой падающей кометы и мигом превратился в какого-то героя. А оттуда - благо недалеко - сразу в клопа.
- А дальше? - заинтересовался я.
- Описал мне, как жил клопом у одного человека - у Немытого Ивана Петровича. Тихий это был человек и болезненный. Форточки никогда не открывал. И все о божественном думал, о спасении души. Только он от церкви давно отошел. Какая уж тут церковь. И вместо этого для спасения души совершал свои никому не понятные обряды. То на одной ноге полчаса стоял, то мутные мечты детства своего шепотком вспоминал, то букварь шиворот-навыворот изучал. И все писал, писал и писал: знаки какие-то лучи от дня своего рождения по календарю пускал. Постом себя морил, но особым, субъективным: в день своих именин и по вторникам воды не пил. А на стенках паутинки у него были, чертежи. И все говорил, что это исторически у него сложилось, традиционно, в течение всех прошлых жизней. В эдакий тихий склеп шизофренической обрядовости закопался. И во спасение души верил по-собственному: дескать, душа его после смерти превратится в красное солнышко и будет светить себе, улыбаться, мир согревать... Самосущность же одно время жила у него спокойной обособленной жизнью клопа - среди других обыкновенных клопов. Мы, деграданты, называем это станцией бесконечности и тишины. Иван Петрович, надо сказать, клопов обожал, а по несуетности своей укусов их совсем не чувствовал. Называл же их обычно по имени-отчеству. "Это Михаиле Иваныч ползет", - бывало, говорил он на жирного, не совсем здешнего клопа. ...Самосущность-то, неразборчивая, - прикорнув у чердачного окна, продолжал Ангел, - совсем обжилась. Кровушку пила, не раз в волосьях старика засыпала. Погуливал Иван Петрович редко, и то по субботам, но клопику было на все плевать: гульба не гульба, Бог не Бог... Бывало, мистерии старческие происходят, бабьим потом пахнет, а самосущности все одно: снует себе в волосьях или спит. Мол, меня вообще ничего не касается. Щелей, говорила она, на стенках опять же вдоволь: извилины такие, точно миры шизофренные... Спокойная была жизнь, одним словом. Чувствовал я себя - добавила мне потом самосущность - маленькой, одинокой точкой, состоящей из укуса и ползущей по безгранично-геометричному миру.