- Уехать хочу.
- Куда?
- Куда-нибудь.
Ана обвела комнату взглядом. Журнальные обложки, которые она сама отрезала и наклеивала, пока не заклеила все стены цветными фотографиями киноактеров, выцвели и порвались. Она потеряла счет мужчинам, которые, глядя с ее кровати на эти фотографии, постепенно поглощали их цвет и уносили его с собой.
- Тебе со мной скучно, - сказала Ана.
- Дело не в этом, - сказал Дамасо, - а в городке.
- Наш городок такой же, как все другие.
- Невозможно продать шары.
- Забудь ты о них, - сказала Ана. - Пока бог дает мне силы стирать, тебе не нужно заниматься всякими темными делами. - И, помолчав, добавила осторожно: - Не могу понять, как тебе пришло в голову это сделать.
Дамасо докурил сигарету и ответил:
- Так легко было, что я понять не могу, почему никто другой не додумался.
- В смысле денег - да, - согласилась Ана. - Но чтобы прихватить шары другого такого дурака не нашлось бы.
- Просто я не сообразил, - сказал Дамасо. - Мне это пришло в голову, когда я увидел их в коробке за стойкой и подумал: так трудился, а уйти придется с пустыми руками.
- Несчастливая твоя звезда, - сказала Ана.
Дамасо ощутил облегчение.
- А новых не шлют, - сказал он. - Сообщили, что они вздорожали, и дон Роке говорит, что теперь ему невыгодно.
Он закурил новую сигарету и, рассказывая, почувствовал, как сердце его очищается от чего-то темного.
Дамасо рассказал, что хозяин заведения решил продать бильярдный стол. Этот стол теперь ничего не стоит. Сукно на нем из-за неумелой игры начинающих сплошь в дырах и разноцветных заплатах, и надо заменять его новым. А пока для любителей, состарившихся вокруг бильярда, единственным развлечением остаются передачи чемпионата по бейсболу.
- Вышло так, - закончил Дамасо, - что мы хоть и не хотели, а подложили всем свинью.
- И никакой пользы не имеем, - добавила Ана.
- А на следующей неделе и чемпионат кончится, - сказал Дамасо.
- Не это самое плохое, - сказала Ана. - Самое плохое во всей этой истории - негр.
Она лежала, положив голову к нему на плечо, как в былые времена, и чувствовала, о чем он думает. Подождала, пока он докурит сигарету, а потом сказала боязливо:
- Дамасо.
- Что тебе?
- Верни их.
Он закурил новую сигарету.
- Я уже сам об этом несколько дней думаю, - сказал он. - Только не знаю, как это сделать.
Они сговорились было оставить шары в каком-нибудь людном месте, но потом Ана подумала, что, разрешив проблему бильярдной, это не разрешит проблемы негра. Полиция может по-разному объяснить появление шаров, не снимая с негра вины. Может случиться и другое: шары попадут в руки человека, который не вернет их, а оставит себе, надеясь потом продать.
- Уж если взялся что-то сделать, надо доделывать до конца, - закончила она.
Они выкопали шары. Ана завернула их в газету так, чтобы сверток не обнаруживал их формы, и положила в сундук.
- Теперь дождемся подходящего случая, - сказала она.
Но прошло две недели, а случай все не подвертывался. Поздно вечером двадцатого августа, ровно через два месяца после кражи, Дамасо, придя в бильярдную, увидел дона Роке за стойкой; пальмовым веером он отгонял насекомых. Радио молчало, и это еще сильнее подчеркивало его одиночество.
- Ну что, правильно я тебе говорил? - воскликнул дон Роке, словно радуясь, что его предсказание сбылось. - Все пошло к черту!
Дамасо опустил монету в музыкальный автомат. Мощный звук и разноцветные мелькающие огни во всеуслышание, как ему показалось, подтверждали его преданность бильярдной. Однако до дона Роке, похоже, это не дошло. Дамасо сел рядом с ним и попытался его утешить сбивчивыми, малоубедительными аргументами. Дон Роке слушал с безразличным видом, лениво обмахиваясь ветром.
- Ничего не поделаешь, - сказал он. - Чемпионат по бейсболу не мог длиться вечно.
- Но шары могут найтись.
- Не найдутся.
- Не мог же негр съесть их.
- Полиция искала повсюду, - с раздражающей уверенностью сказал дон Роке. - Он бросил их в реку.
- А вдруг случится чудо и шары найдутся?
- Брось фантазировать, сынок, - ответил дон Роке. - Дело гиблое. Ты что, веришь в чудеса?
- Иногда.
Когда Дамасо покинул заведение, из кино еще не выходили. Чудовищно гулкие фразы то смолкали, то снова разносились над спящим городком, и немногие двери, еще остававшиеся открытыми, казалось, вот-вот закроются. Побродив немного вокруг кино, Дамасо направился к танцевальному залу.
В зале был только один посетитель, оркестр играл специально для него, и он танцевал с двумя женщинами сразу. Остальные женщины чинно сидели вдоль стен, словно дожидаясь какого-то известия. Дамасо занял столик, махнул буфетчику, чтобы тот подал пива. Он стал пить прямо из бутылки, отрываясь только чтобы перевести дыхание, и наблюдал через стекло за мужчиной, танцующим с двумя женщинами. Обе они были выше мужчины.
В полночь появились женщины, которые были в кино, а за ними не отстававшие от них мужчины. Среди женщин оказалась и подруга Дамасо. Она села к нему за столик.
Дамасо даже не посмотрел на нее. Он выпил уже полдюжины бутылок пива и по-прежнему не отрывал взгляда от танцора. Тот танцевал теперь уже с тремя женщинами, но не обращал на них никакого внимания, а был поглощен только тем, что выделывали его ноги. Он казался счастливым, и было видно, что он был бы еще счастливее, если бы, кроме рук и ног, у него был также и хвост.
- Этот тип мне не нравится, - сказал Дамасо,
- Тогда не смотри на него, - посоветовала девушка.
Она попросила у буфетчика немного выпить. Площадка заполнялась танцующими парами, но мужчина с тремя женщинами по-прежнему чувствовал себя так, будто он один в зале. Во время какого-то па его взгляд встретился со взглядом Дамасо; мужчина заработал ногами еще бойчее и, улыбнувшись, показал ему свои мелкие заячьи зубы. Дамасо, не мигая, выдержал его взгляд, и в конце концов тот перестал улыбаться и отвернулся от него.
- Считает себя весельчаком, - сказал Дамасо.
- Он и вправду весельчак, - сказала девушка. - Всегда, когда приезжает, заказывает музыку за свой счет, как все коммивояжеры.
Дамасо посмотрел на нее блуждающим взглядом.
- Тогда иди к нему, - сказал он. - Где кормятся трое, хватит и для четвертой.
Она ничего не ответила, а только повернула голову в сторону площадки для танцев, отхлебывая маленькими глотками спиртное. Бледность желтого платья подчеркивала ее нерешительность.
Они пошли танцевать. Дамасо все мрачнел и мрачнел.
- Я умираю от голода, - сказала девушка и, схватив его за локоть, потащила за собой к стойке. - Тебе тоже надо поесть.