- Вы здесь живете... - в ужасе произнесла Аня, ступая следом за Анатолием в узком проходе меж урчащих труб.
- Да так сложились обстоятельства, - глухо и безжизненно проговорил он и плечи его опустились еще ниже, -... Прошу здесь осторожно, придется пролезть под этой вот трубой и смотрите не дотроньтесь до нее, она раскаленная, вот я сам дотронулся случайно..., - он показал Ане ладонь на которой сохранились еще следы старого ожога.
Затем он первым нырнул под массивную трубу которая преграждала им дорогу. Аня вздохнула глубоко и последовала за ним, от трубы ее обдало жаром, зашипело даже пальто на спине когда она случайно дотронулась она им до трубы, но вот уже подает ей свою худую руку Анатолий и говорит:
- Ну вот мы и пришли.
Аня выпрямилась в полный рост и едва не задела головой потолок, Анатолию же приходилось ходить все время вобрав голову в согнутые плечи что бы не задевать потолок.
Вот что увидела Аня: это была площадка с трех сторон окруженная трубами, а с четвертой бетонной стеной, под потолком мелко дрожала, то загораясь поярче, то слегка затухая небольшая, покрытая грязью, лампочка, свет от который исходил такой неживой, такой отвратительно тусклый, что лица в этом свете казались какими-то жуткими масками, покрытыми темными впадинами и серыми острыми выступами. Стул со сломанный ножкой (на ее место подложены были кирпичи) стоял у стены, там же у стены, навалены были какие-то доски, заменявшие Анатолию стол; был и матрас, конечно же грязный, изорванный, в местах разрывах торчала желтовато-серыми комьями его начинка; а когда в этом месте появились Анатолий и Аня, юркнула под одну из боковых труб тощая мышь.
И еще в этом аду, созданным какими-то безумными творцами, была картина. Она, нарисованная на большом листе белого картона, стояла, прислоненная к стене, на тех самых досках, заменявших Анатолию стол. Картина была нарисована цветными карандашами, останки которых валились в беспорядке подле нее. Аня как только увидела эту картину так быстро подошла к ней, с жадностью вглядываясь, в каждую черточку, в каждый штрих.
Анатолий проговорил, несколько смутясь:
- Ну как?... Я так знаете хмм... были бы у меня получше карандаши или краски, да белый лист... ну вот видите что получилось... ну как вам?
Аня молчала. Внимательно, с умилением вглядывалась она в этот лист картона поставленный на грязных досках и казалось ей что это окно - окно в иной мир. Там видела она ласковые прозрачно золотистые волны моря, которые с ласкающим душу и сердце, шепотом, ложились на прибрежный мягкий песок. Огромный, словно, наполненный горячим золотом, многогранный алмаз, диск солнца, коснулся уже где-то вдали края моря и вокруг него кружили чайки и темноватые, испускающие по бокам бирюзово-золотистое сияние облачка, словно воздушные корабли застыли в небесной лазури. А на берегу стоял уютный домик, на пороге которого сидела девушка, обнимавшая в руках большой букет цветов, целый луг которых раскинулся прямо за домом. А среди золотистых волн виднелся и парус, и рыбацкая лодочка, и кажется даже маленькая фигурка рыбака сидевшего в ней. Были еще и горы, они своими снежными, окрашенными уже в закатное золото, шапками, возвышались где-то далеко-далеко, над полями и над лугами...
Такова была эта картина. Глядя на нее Аня на время забыла обо всем: забыла о том где она находится, забыла о том что спешила до этого куда-то, забыла и не слышала уже отвратительного гула исходящего из труб, и отвратительный тусклый, помойный свет заливающий этот жуткий подвал словно бы померк для нее; теперь видела она свет иной, исходящей из этого окна в светлый мир, и слышала она ровный, такое, теплое и печальное, вечное пение волн морских, ласкающих берег, и видела, и чувствовала она все это... Хотя... картина эта вовсе не была совершенно, и скупой и холодный ценитель искусства сказал бы что некоторые черты в ней лишние, некоторые штрихи неточны... Но что какие-то отдельные штрихи - для Ани тот мир был прекрасен, совершенен, могла ли видеть она в нем, гармоничном и возвышенном, какие-то отдельные неточные штрихи - вот весь мир который окружал ее был создан из отвратительных, извращенных, кривых штрихов...
Анатолий закашлялся. Согнулся весь в три погибели, тощее тело его сотрясалось от глухих ударов которые рвались из его груди, казалось он вот-вот, должен был развалиться на части. И Аня резко обернулась и подбежала к нему, осторожно обхватив за плечи, от чего весь он вздрогнул, передернулся даже:
- Анатолий... Толечка, что с вами? - спрашивала она и на глаза ее навернулись слезы и заблистали они словно два солнышка, сердце ее стучало быстро-быстро, и все быстрее и быстрее словно бы желая вырваться из тела, тесно ему стало в груди, что-то большое, необъятное как тот мир который увидела сквозь окошечко проделанное Анатолием в стене, рвалось из души ее и жаждало обнять, расцеловать, подхватить, унести вместе с собой этого изнуренного голодом и холодом человека.
- Анечка... отойдите... от меня, - задыхаясь от кашля выдавил из себя Анатолий, и вырвавшись из ее объятий рухнул лицом вниз на матрас, кашель все еще сотрясал его тело... Потом кашель прошел, а он остался лежать совсем недвижимым, уткнувшись лицом в грязный матрас, иногда только раздавалось хриплое, надорванное его дыхание. Наконец он спросил:
- Вы еще здесь?
- Да. - ответила Аня, которая все это время простояла, не смея пошевелиться.
- Вам понравилось? - раздался его голос.
- Да... вы... я... вам нельзя здесь оставаться не в коем случае, пойдемте со мной. Я накормлю вас, напою, отогрею, Толечка, пожалуйста, и возьмем вашу картину из этого жуткого подвала, пожалуйста, пойдемте...
Он помолчал немного, потом спросил:
- Вы что же одна живете?
- Нет, что вы... - тут она смешалась и нервно сцепив свои ладошки, с каким-то мучением, точно только тут припомнив что-то неприятное, болезненное, выдавила из себя, - вовсе не одна... матушка, две маленькие сестренки и братишка, еще отец..., - тут на лбу ее собрались маленькие морщинки и она с каким-то глубоким отвращением продолжала, - он пьет, вечно в стельку пьяный... - тут она резко замолчала...