Наверное, я простоял так минут пятнадцать, как между мной и домом остановилась старушка: совсем ветхая, изъеденная морщинами...
- Здравствуй, добрый молодец. - обратилась она мне таким небывало глубоким голосом, что я вспомнил детство свое; темно-зеленые глубины нашего хвойного леса, где заблудился я, и все боялся, что выйду на полянку, где найду избушку Бабы-яги.
- Что, страшен дом старый? - спросила она чуть слышно. - А вот взгляни-ка и ты на меня; и когда-то была молода и красива, но столько бурь сынок за всю жизнь испытать пришлось... А ведь я когда-то в этом доме жила... да. Совсем недавно нас выселили - квартира большая, хоть и теплая, а все ж - холодная... Теперь там несколько семей осталось, ну и их выселят скоро... - она замолчала минут на пять, в ее мягких глазах заблистали слезы; я уж думал, что не услышу от нее больше не слова, но вот она вновь заговорила; так тихо, как шелест листа, которого несет осенний ветер. - А раньше он был совсем иным... как и я. Знаете, еще до революции; я была маленькой девочкой... В светлом платье, с синим бантиком, играла с подружками во дворе под яблонями. Теперь, подружки в земле, а от яблонь только гнилушечки остались. Двор узким стал: а во дни детства моего огромным, просторным он был - не двор, целая солнечная площадь, и все зелено, и люди все светлые, а в небе я раз колесницу царя небесного видела - весь в солнце... ну вам то, наверное, не интересно это слушать - это мне дорого; мне память эта всего в жизни дороже...
Я смотрел то на старушку, то на темный, едва слышно скрипящий дом и чувствовал, как мурашки, от чего-то непостижимого бегут по коже.
- А вы... - я запнулся - голос мой дрожал от волнения. - ... а вы почему так хорошо все это помните?
Старушка повернулась к дому и приветливо улыбнулась ему:
- Он же не простой; не бездушный, как эти новые холодные комнаты... Он меня помнил: как муж то на войне погиб, я столько лет в комнатке его одна прожила, но он меня не оставлял. Ночью - как море зашелестит; раскроется надомной потолок, как вроде и материя какая и на руки похоже, на материнские руки, подхватит меня с кровати, к потолку поднимет унесет... и снова я во дворе огромном, в свету под яблонями стою... Ну, что я разговорилась, право, извините... просто поговорить не с кем.
- Почему же... - я не договорил, только спросил тихо, чтобы дом не услышал. - А каково ему сейчас? Как вы думаете, бабушка?
- А вот каково бы тебе было, если бы ты стал старым, страшным, не кому не нужным? Если бы разбежались бы все, кого ты долгие годы знал, к другим, молодым друзьям, а про тебя бы или забыли или бы проклинали старого, занудливого ворчуна. И стоял бы ты в одиночестве, замерзая от холода пустых квартир - сердец; стоял бы долгие годы, все больше и больше сиротея, и видя, как надвигаются твои враги и скоро растопчут тебя. Чтобы ты чувствовал тогда?
- Я не знаю...
- И я не знаю... Когда нас выселяли, он стал уже другим: мрачным, тоскливым, а сейчас, нет... не знаю... он потемнел от горя, от тоски. Я пришла ему поклонится, но заходить не стану...
- Почему?
Она быстро поклонилась дому и повернулась ко мне, приблизила, вдруг, свое морщинистое лицо и зашептала:
- Это уже не тот дом в котором я жила... он стал совсем иным... годы... годы...
Закружилось это слово и тут увидел я, что глаза старушки стали совсем черными - без зрачков - только темнота кружилась в них и слышался посвист далекого ветра. - Годы... годы...
Я отшатнулся, и тут весь мир закружился вокруг меня, дом взвился вверх стал чем-то, чего не смог я запомнить, так как никогда раньше не видел ничего подобного...
Сумерки... Окружили, засвистели ветром, темнотою; предо мной стояли двое: женщина и мужчина и что-то спрашивали.
Поздний вечер! Ветер, покрытая грязью улица, слякоть с неба...
- Извините, мы просто проходили мимо. Вы к стене прислонились и медленно-медленно оседали... - рассказывала женщина.
- Что? - в растерянности спросил я и резко обернулся: там возвышался черный дом... Я попытался отойти и тут только почувствовал, как замерз; все тело ломило от холода, конечности почти не слушались...
- Может, скорую вызвать? - предложил мужчина.
- Я сам врач... Но расскажите, как все было. Вы видели, как я пришел сюда?
- Да нет, мы только мимо проходили, увидели вот, как вы по стене оседали.
- Но почему уже темно?
- Так десятый час.
- Я же с утра вышел, где же я все это время был... сумасшествие какое-то...
Мужчина и женщина переглянулись, кажется собрались уходить.
- Подождите... только еще один вопрос: когда погода испортилась?
- Да недели три назад. - отвечал мужчина.
- Как, а сегодня... ведь с утра все в солнце да в синеве было; лужы, как весной золотились...
- Вы извините - мы спешим.
- Хорошо, только скажите: во сколько же испортилась?
- Да, что же вы... врач - ха! - усмехнулся уже проходя мимо мужчина. - С утра сегодня метет и не лучика солнечного не было.
"Быть может, я все еще у себя в квартире: лежу в кровати, в бреду; умираю и нет никого рядом; никто из этого бреда не вытащит... Нет, я же чувствую, что это не сон... Чувствую холод, ветер, но ведь и тот солнечный свет я тоже чувствовал, как наяву... И опять придется идти туда в темени."
В моем мерзлом положении, лучше, наверное было бы пойти домой, улечься в теплую кровать, да и погреться хоть до утра. Но я не мог уйти от дома - я был как ребенок, который ищет в лесу что-то сказочное, что и пугает его и завораживает, зовя к себе...
Вот узенькая улочка, от которой заворачивала черная арка во внутренний дворик. Вот и сама черная арка - тогда я знал, что из тьмы смотрит на меня что-то, но на этот раз шел быстро - сжав зубы продирался сквозь воющую темноту.
"Так ладно. - думал я. - Что хочешь делай: пугай, дуй, вой - а к Сашке я все равно сегодня пройду!"
Вот и внутренний дворик - над гнившими пнями повисло слабое, синеватое свечение, но я не останавливаясь, прошел прямо через него, почувствовал на мгновенье весенний, цветущий запах и вот уже вбежал в черную пасть подъезда над которым светился квадратный глаз - на этот раз без зрачка. По лестнице поднимался быстро и на пролете между третьем и четвертым этажами вновь уткнулся ногой во что-то рыхлое...
В стенах жалобно завыл ветер, а я почувствовал, как по штанине моей, а потом по пальто быстро поползло... нет, скорее покатилось что-то. Если лечь и прокатить по своему голому телу килограммовый ледяной шар, то испытаете то, что испытал тогда я. Но, ведь я был в пальто - холод прожигал через одежду.