В комнату вошли дети, подошли к тахте, на которой она сидела.
— Нунуш, ты выздоровела? — погладил ей руку Айк.
— Да, милый, и мы будем обедать здесь, тяните на середину стол, я поднимусь, сяду вместе с вами.
Ага и Айк притащили из угла комнаты стол на середину. Ануш вынула из комода белую с вышивкой скатерть, стала расстилать.
— А этот стол еще можно раздвинуть? — подергал Айк за столешницу.
— Можно, но сейчас не надо, нам хватит, — ответила Анаит. — Мы раздвинем этот стол тогда, когда к нам приедет из Канады Маленькая Маро со своим мужем. Хоть бы он нам понравился! Приедет из Швейцарии Анечка, надеюсь, она все-таки полюбила Швейцарию и нашла там себе друзей. Мы раздвинем этот стол, устроим пир, когда Ага наконец защитит свою диссертацию…
— По какому предмету? — спросил Ага.
— Хоть по биологии, хоть по древнеперсидскому языку, лишь бы наконец поставить точку в твоей бесконечной аспирантуре, — вздохнула Анаит. — А еще мы устроим пир, когда Ануш закончит консерваторию и будет выступать по всему миру с концертами. И когда Айк станет… кем ты станешь, Айк?
— Акробатом, — сказал Айк.
— Может, акробатом, может, астрономом, как дядя Беник, может, ты даже откроешь какую-нибудь звезду или туманность… Но только не черную дыру! Хватит с нас черных дыр, не надо, не надо!
— А ты? — спросил Айк. — Что ты будешь делать?
— Я? — сказала Анаит. — Ну, что-нибудь придумаю… Вот поправлюсь… Она посмотрела в окно и сказала задумчиво: — У вашей прабабушки Маро было одно стихотворение:
— Вот, буду ждать этот кораблик! — сказала Анаит.
Сандра Ливайн. Эплвуд, Нью-Джерси. Будний день
Я решила его убить, только исчерпав все прочие методы воспитания.
Мне казалось, что теперь-то самое трудное позади. Решение было принято, я плакала целую ночь, прощаясь с ним, только под утро успокоилась, вспомнив все хорошее, что он мне сделал, и заснула, почти простив его: если ситуацию разрешить его убийством, побеспокоившись, чтобы смерть была безболезненной, мы будем вполне квиты.
Я все подсчитала. С одной стороны — то, что я от него получила, с другой — пятнадцать лет жизни, которые я на него потратила. С одной — его намерение уйти от меня, с другой — мой план. В конце концов, он ведь тоже собирался меня в некотором смысле убить, зачеркнув эти пятнадцать лет и обеспечив мне как минимум еще пять одиночества в ближайшем будущем. Итого — двадцать. А всего проживу я, допустим, семьдесят пять. Значит, почти треть жизни он у меня отнял, то есть на треть убил. А я тоже отниму у него не больше трети, поскольку в свои пятьдесят два он уже две трети наверняка прожил. Вот и весь баланс.
Согласитесь, я неплохо считаю. Причем в уме! Я даже подсчитала, что может получиться в других вариантах. Например, вполне вероятно, что я не выйду замуж не только спустя первые пять лет после его ухода — вернее, смерти, — но и все десять. Тогда получится, что он отнял у меня почти полжизни, а я у него уже никак не смогу отнять половину, потому что вряд ли он прожил бы до ста четырех…
Тут я немного запуталась и начала просчитывать третий вариант, в котором я вообще уже не выходила больше замуж. Вон сколько моих ровесниц, и даже очень привлекательных, и хороших хозяек, и все такое, не замужем. Чтобы снова не заплакать, я быстренько заснула.
А утром все оказалось гораздо сложнее. Потому что одно дело решить, а другое — действительно убить. Можете попробовать сами и убедиться. Вот специально, чтобы проверить: придумайте, как именно кого-нибудь убить, необязательно даже собственного мужа, пусть совершенно постороннего человека. Вот увидите, ничего толкового не придумаете. А мужа, причем так, чтобы на вас не пало подозрение, еще труднее! Кому еще нужно убивать мужа, кроме жены? Вообще мне кажется, что чужих людей убивают только на войне.
Я даже почти не заметила, как выжала сок из морковки и зеленого яблока, хотя обычно очень боюсь соковыжималки — она грохочет, и в нее можно засунуть пальцы. А тут настолько задумалась, что и выжала, и выпила, и ничего не почувствовала, и кофе тоже сварила как-то механически, без нетерпения, и тоже выпила, и кусок сыра съела — и хоть бы что. А ведь я очень люблю поесть, и оттого, что ем мало и считаю калории, люблю еще больше.
Но в это утро ничто меня не радовало, потому что я никак не могла придумать способ убийства.