X. теперь смотрел на него с раздражением, в котором было и ожидание неприятного разговора, и презрение к этому ничтожеству, способному еще выяснять отношения, и даже недовольство собой — тем, что допустил такую ситуацию…
Спокойно полезть в карман, будто за сигаретами, спокойно вытащить руку с пистолетом, выстрелить два раза и успеть сделать третий выстрел, когда они кинутся к X.
N. сделал еще один шаг.
Лицо X. изменилось, раздражение начало превращаться в недоумение.
И тут N. понял, что никто ему не помогает — наоборот, кто-то оставил его один на один с этой минутой.
Минута истекала.
«Прости меня, Витя, — сказал N. к концу минуты и обрадовался, услышав, что говорит именно то, что хочется сказать, — прости».
N. с удивлением посмотрел на вытащенный из кармана пистолет, разжал пальцы и услышал короткий стук от столкновения металла с асфальтом.
Ничего нельзя закончить, думал N., ничто не кончается так, не может быть, чтобы кончалось так просто. Не я это закончу, думал N., и не X., и никто из нас не может закончить, потому что не мы начали.
День был солнечный, но ветреный, тени веток и листьев быстро ползли по асфальту.
И казалось, что это мелкая вода плещется под ногами.
Роза Хуснутдинова. Рассказы из цикла «Семья Баяндур»
Памяти Анаит Баяндур
Есть люди, при упоминании которых возникает некий чудесный образ.
Анаит Баяндур была переводчицей, перевела на русский язык замечательных армянских писателей Гранта Матевосяна, Агаси Айвазяна, она была известной правозащитницей, в 1993 году в Швеции получила Премию мира имени Улофа Пальме — за миротворческую деятельность, за усилия в урегулировании конфликта в Нагорном Карабахе. И до последних дней продолжала заниматься правозащитными делами.
Она была смелой, щедрой, доброй, умной, восхищалась великими современниками — Матерью Терезой, Махатмой Ганди, дружила с писателями, артистами, президентами, с Католикосом всех армян Вазгеном Вторым, одаривала друзей щедрыми подарками: то преподносила изящный рисунок брата-художника, то шелковый платок, привезенный из Парижа, то редкую книгу, то кольцо с драгоценным камнем из недр Армении. Она любила Армению и весь мир, родных и друзей. Это было в реальной жизни.
Мне же она представлялась маленькой девочкой с копной кудрявых черных волос, с ярко-синими глазами, живущей в некоей пустынной местности, рядом с пещерой, в которой обитает чудовище. Это чудовище сторожит дорогу, по которой движется нескончаемый поток людей. Кто-то стремится за светлой мечтой, кто-то спешит на борьбу с могучим врагом, а кто-то ищет славы, богатства, простого человеческого счастья. Чудовище ненавидит людей, старается их погубить. И вот появляется крошечная девочка, зовет его поиграть, она прыгает, смеется, танцует перед ним, кричит: «Поймай меня!», «Догони меня!», загадывает загадки, которые чудовище не может отгадать. В конце концов, девочка обводит чудовище вокруг пальца, и оно на время забывает о дороге, по которой люди идут к счастью. Иногда с дороги к девочке сходят люди, удивляющиеся ее смелости, бесстрашию, они становятся ее друзьями, решают вместе бороться со страшным чудовищем. Надо погубить его, закрыть в пещере навсегда, завалить выход из пещеры камнями. Анаит восхищается друзьями, их смелостью, умом, благородством, подвигами, она счастлива. Но через какое-то время товарищи возвращаются на дорогу жизни, покидают Анаит, кто спешит за новой светлой мечтой, кто — на битву с новым, доселе неизвестным чудовищем, а кто просто устал бороться, хочет насладиться драгоценными днями остатка жизни. Анаит опять одна в пустыне, горько плачет, безутешна. Но когда слышит рычание подземного чудовища и видит его выходящим из пещеры, снова бежит к нему и кричит: «Поймай меня!», «Догони меня!». Игра с чудовищем возобновляется.
Серго (Зима 93-го)
Серго осторожно включил приемник. Диктор сообщил, что газопровод, подающий газ в Армению, взорванный на днях в Грузии неизвестными экстремистами, еще не починили.
Серго выключил приемник. Взглянул на гору одеял, под которой посапывала задремавшая лишь под утро Маро, на железную печку с раскрытой дверцей — внутри зияла черная пустота, от печки поднималась труба, не доходя до потолка, изгибалась под прямым углом и мимо стены, на которой висела картина Ашота, тянулась к окну, выходящему на улицу.