Кузьма, судя по его дырявому гардеробу, мог спокойно приходить на молодёжные вечеринки, не скрывая своей ориентации. А это мог себе позволить только очень богатый человек. На всякий случай я даже подсела к Кузьме поближе и пожаловась на отсутствие лисьей шубы. А ведь на дворе уже холодный ноябрь, и без шубы я непременно умру. Кузьма ласково потрепал меня по торчащей в разные стороны неудачной химической завивке, но при этом, не моргая, плотоядно раздевал глазами мёртвого Чибиса, которого оторвали от унитаза, и бросили на диван, в опасной близости от голубого рыболова.
— Этот. — Я твёрдо и уверенно ткнула пальцем в толстого незнакомца с вороватым взглядом, который крысил из моей тарелки колбасу. — Вот этот хуй будет моим телохранителем. Если я приду на вашу местную дискотеку с человеком, у которого такая мерзкая харя и такая жирная срака — ко мне ни один гопник не подойдёт. Побрезгует.
— Нет. — Сурово отрезал брат. — Этому я сестру не доверю. Он же тебя за банку тушёнки на органы продаст, не раздумывая. Доверяю я только Чибису. А Чибис, как видишь, захворал. Так что или возвращай его в строй, или слушай «Путану».
— Я могу сделать ему клизму! — Засуетился Кузьма, и протянул сухие тощие ручонки к трупу. — У мальчика алкогольное отравление! Ему надо промыть желудок!
— Через жопу желудок не моют. — Я отпихнула голубого конкурента, и закрыла тело Чибиса собой. — Это мой клиент, дядя.
Кузьма опечалился и стрельнул глазами в Боряна. Брат мгновенно протрезвел, и несколько секунд в нём боролись инстинкт и корысть. Корысть победила, и Борян выпил водки. Много и залпом. А я осталась с телом Чибиса, и при огромном желании сделать всех местных тёлочек на этой говнодискотеке своим роскошным танцем.
В ход пошли испытанные методы экстренного отрезвления: натирание чибисовых ушей, пиздюли и марганцовка. Времени было мало, прожорливые боряновы гости в большинстве своём уже давно и выразительно топтали танцпол местного клуба под Петлюру, а я пыталась оживить своего телохранителя, параллельно отгоняя от него жадного до тощих жопок Кузьму.
— Ну, я пошёл. — Пряча глаза, сказал брат, и боком двинулся в сторону входной двери. — Хорошего тебе вечера.
— Стоять! — Заорала я, и звонко ударила Чибиса по щеке. — Дай мне ещё минуту, и я реанимирую эти мощи!
— Идите, Лида, — надрывно повысил голос гомосексуалист, и пододвинулся к Чибису ещё на один шажок, — идите и развлекайтесь. А я займусь вашим мальчиком.
— Пошёл нахуй, пидор! — Мёрвый Чибис широко открыл глаза и почти ровно сел на диване. — Дайте мне воды, топор и ботинки! Я попью, угандошу Кузьму и пойду на дискотеку!
— О, что я говорил? — Восхитился брат. — Прекрасный человек Чибис. Надёжный товарищ и гомофоб. Поедемте скорее кутить, господа!
«Поедемте», конечно, было метафорой. Ехать надо было пешком через двухметровые сугробы, километра три. К такому крестовому походу я была совсем не готова, и очень быстро увязла в снегу своими тонкими ножонками, обутыми в выёбистые и модные сапоги-чулки. Прекрасный товарищ Чибис, выпив воды, потревожил в своих внутренностях плотный слой спирта, и упал как подстреленный в сугроб, вниз лицом.
— Боря-я-я! — Отчаянно закричала я в темноту, ориентируясь по отдаляющемуся хрусту шагов. — Боря! Твой надёжный Чибис снова впал в кому! Я его не дотащу!
— Идите, Лида. Идите и развлекайтесь. А я займусь вашим мальчиком. — Раздался за спиной вкрадчивый шёпот и я вздрогнула.
— Идите вы нахуй, друг семьи. — Попросила я почти умоляюще. — Идите и выебите кого угодно, только не Чибиса. Он мне самой очень нужен.
— Зачем ты так, Лида? — Кузьма укоризненно покачал головой, и заботливо отряхнул снег с моей куртки. — Я, безусловно, не скрываю своей ориентации, но это же отвратительно — насиловать ребёнка в бессознательном состоянии. Ему нужна помощь, а я врач. Я отнесу его к себе домой, промою мальчику желудок, и дам абсорбентов.
Я прислушалась. Боряновых шагов уже не было слышно. С минуту во мне боролись два чувства: чувство сознательного гражданина и желание сделать местных тёлок своим кордебалетом. Не к месту вспомнилась песня про путану, и кордебалет победил в ту же секунду.