— Да! — обрадовалась я, нащупав на воротнике лисий хвост. — Это именно она! Пойдём отсюда скорее!
Судя по холоду, мы уже вышли на улицу. Судя по освещению — хуй поймёшь. Темнота непролазная.
— Почему так темно? Где фонари-то? — Я пихнула Вову в бок.
— Так пятница же. — Вова, казалось, удивился. — С трёх до шести утра по всему микрорайону свет отключают. В Акрихине, конечно, свой генератор, но он старый, вот и сдох опять.
— А куда мы идём? — Я заволновалась.
— Так за угол, как договаривались. — Снова вроде как удивился Вова, и поволок меня за угол.
За углом было всё так же темно и холодно. Вова чем-то шуршал и пыхтел. Я переминалась с ноги на ногу, и куталась в спиженные меха.
— Ну, я пойду? — Неуверенно сказала я, и сделала шаг в сторону.
— Эй, я уже всё! — Непонятно сказал Вова, и сунул мне что-то в руку.
Это «что-то» было горячим, и сильно напоминало хуй. Настолько сильно, что я заорала:
— Это хуй?!
— Это хуй. — Подтвердил Вова. — Нравится?
— Нет! — Покривила я душой, паникуя. Потому что хуй был очень даже ничего. Только к такому повороту событий я была совершенно не готова.
— Ишь ты, — обиделся Вова, — всем нравится, а ей не нравится. Соси давай, холодно ведь.
— Слышь, Вова, — я повысила голос, — я пять лет проучилась в музыкальной школе. У нас в хоре тридцать человек пело. А слышно было только меня одну. Это я к тому, что я щас заору на весь район, сюда прибежит мой брат Борян, и оторвёт тебе твой огрызок.
— Какой ещё Вова?! — Искренне возмутился Вова. — И какой нахуй брат Борян?! У тебя сроду никаких братьев не было!
В мою душу закрались подозрения, и я полезла в карман чужой шубы, сильно надеясь на то, что её обладательница была курящей женщиной. Мне повезло, и хозяйка шубы была очень курящей женщиной, потому что в кармане я нащупала аж три зажигалки сразу. Две я немедля выхватила, и открыла огонь с двух рук.
Неяркий свет осветил совершенно незнакомое жирное ебло, и я заорала, выронив зажигалки. В темноте заругались матом:
— Блять! Где Ленка?!
— Какая Ленка?
— Фокина! Из семнадцатого дома!
— А я ебу, где твоя Ленка и семнадцатый дом! Я Лида, сестра Боряна! Где Вова с сисями, тварь?!
— Какой Вова с сисями? Где Ленка?!
В общем, через пять минут мы подружились. Жирное ебло звали Толиком, и он, в принципе, тоже был ничего такой. Ненамного хуже Вовы. Особенно после того как убрал хуй обратно.
— Так, получается, ты свою Ленку проебал у гардероба? — Я смеялась, и дружески пихала Толика в бок.
— А ты своего Вову где просрала? — Басисто хохотал Толик. — Ничо хоть мужик-то был?
— Не успела рассмотреть. — Призналась я, и доверчиво прижалась к Толику. — Ты ведь отведёшь меня домой к Боряну?
Брата мы обнаружили возле подъезда. Он был зол, и ел сырые сосиски из сопливой вакуумной упаковки. Из окон на пятом этаже неслось знакомое «Путана, путана, путана!»
— Припёрлась! — Заругался Борян, — я весь район на уши поставил, её тут с фонарями ищут, а она хуй знает с кем шляется! Ты где его подцепила, гейша копеечная?
— С предателями не разговариваю. — Я насупилась и попробовала прошмыгнуть в подъезд.
— Куда? — Брат цепко ухватил меня за воротник ворованной шубы. — Я тут битый час стою мёрзну, домой пойти не могу — мне ж твой батя яйца оторвёт, если без тебя вернусь, вон, добрые люди сосисок мне из окна пульнули, а она ебало сплющила — и чешет! Чибиса кто забирать будет, а?
— Да пошёл бы он нахуй, твой Чибис. — Откровенно призналась я. — Нехуй нажираться в синюю сливу, если знаешь, что за твоей сракой охотится пидорас. Я чо, страховая компания что ли? Хрен ли я должна заботится о чибисовой жопе?! Я вообще завтра домой уеду, и ещё лет двадцать тут не появлюсь. Мне твой Чибис похуй совершенно. Пусти меня домой, друг всех пидорасов!
Я оттолкнула брата, и беспрепятственно проникла в подъезд.
При моём появлении в квартире оборвалась звонкая песня тёти, и тревожный сон моего папы. Меня пытались допросить на предмет местонахождения брата Боряна, и поругать на предмет ночного шляния в пятницу по неосвещённой местности, но я жалобно хрюкнула и уснула.
Утро было тяжёлым. Рядом, забывшись тревожным сном, спал брат Борян, сжимая в кулаке огрызок сосиски. Судя по всему, его мучили кошмары.
А меня мучила совесть.
Я встала и пошлёпала на кухню, где обнаружила задумчивого папу.
— Папа, — я села с ним рядом, — у меня есть стойкое чувство, что нам пора ехать домой.
— А у меня есть стойкое чувство, что я вчера пил с пидорасом. — Папа поморщился. — Необъяснимое такое стойкое чувство, которое сильно обостряется при воспоминаниях о вчерашнем уроде в сеточке. Тебе он не показался странным?