— Эка невидаль. — Ирка даже не посочувствовала. — У меня есть прекрасный рыжий парик от костюма обезьянки Чичи. Дать?
— Не дать, а отдать. Это мой парик, и я дала тебе его на один день в девяносто четвёртом году.
— Фу, какая ты мелочная и жадная баба. — Огорчилась Ирка, и кажется, закурила. — У тебя и так дома ненужного хлама как говна за баней. Срань какую-то пожалела для подруги. А я ведь к тебе с праздничным предложением, от которого ты не сможешь отказаться.
— Это почему не смогу? — Я осторожно стягивала с головы шапочку вместе со своими волосами, и уже понимала, что вопрос я сейчас задала очень глупый.
— Потому что твой парик от Чичи у меня дома, и мясо из духовки я вытащила ещё два часа назад. А ещё я знаю, что у тебя щас нет никакого мужика, что ты влупишь в полночь стакан водки, потому что шампанское открывать не умеешь, и попрёшься в одном проститутском платье на улицу, где тебя…
— Не надо. — Я оборвала Ирку и нахмурилась. — Не надо. Я приду сегодня к тебе в гости, сожру твоё сочное мясо, выпью всё шампанское, а потом нанесу тебе травмы тупым предметом за то, что в шестом классе ты мне списать не дала.
Праздничная улица поприветствовала меня китайской петардой в праздничный макияж, с пожеланиями нового счастья от опьянённого радостью и баночным фейхуёвым коктейлем молодого ракетчика.
Праздничная Ирка поприветствовала меня оскорбительным смехом, и ещё более оскорбительным тыканьем наманикюренного пальца в моё измождённое и обугленное лицо:
— Ты хоронила свою сгоревшую живьём буженину, и целовала её в лоб?
— Над мёртвыми смеяться грешно. — Осудила я подругу, и хрипло закашлялась: — Водицы дай испить, ведьма.
— Я тут третьего дня… — Ирка булькала на кухне минералкой, и продолжала меня унижать: — Прямой репортаж по телевизору смотрела. Там усатый милицейский рассказывал о жуликах, которые погорельцами прикидываются, в дверь звонят и водицы просят. А напившись, дают тебе по еблу заранее припасённым кирпичом. И пока ты в корчах на пороге родного дома свои зубы пригоршнями собираешь, выносят из хаты всё столовое серебро и ценные сбережения.
— У тебя нету ценных сбережений. — Буркнула я, и потянулась за стаканом. — И я не жулик.
— У меня три тысячи шестьсот сорок два рубля в старом букваре припрятано, и автограф Вячеслава Малежика! — Ирка оскорбилась. — Есть чем поживиться. Это у тебя как у туриста: хуй да кеды. Хотя, у тебя даже этого минимального набора нет.
— Не порть мне праздник, дочь Рокфеллера. — Я протянула Ирке пустой стакан. — Давай лучше думать, что делать с моей вечерней укладкой. Потому что вечерняя лысина очень слабо подчёркивает мою красоту.
— А что тут думать? — Какаренкова поставила стакан в мойку, и вытерла руки полотенцем. — Напяливай обезьяний парик, и улыбайся гостям. Скажи им, что у нас бал-маскарад. Благо, по гороскопу щас будет год Обезьяны. Обезоружь их с порога. Не дай им шанса осмеять твой наряд. Пиздани им по яйцам, в конце концов!
— Каким гостям?! — Я вжалась в щель между стеной и вешалкой, и накрыла рукой лысину. — Ты про гостей ничего не говорила!
— Да? — Прикинулась валенком Ирка, — забыла, чёрт подери. Щас придут гости. Спрячься.
— Это пусть гости твои прячутся. — Я оскорбилась, и тряхнула останками чёлки. — Даже с лысиной я дьявольски сексуальна, и даже не думай со мной спорить. А когда они придут?
В дверь тут же позвонили.
— Где обезьяний парик? — Я быстро сориентировалась.
— В комоде. В ящике с папиными трусами. Смотри, не перепутай. Я открываю дверь.
Отскочив в спальню Иркиных родителей, я с остервенением порылась в комоде, и нашла кусок какой-то сивой мотни, который в далёком девяносто четвёртом был париком от костюма Чичи. С тех пор он изрядно постарел и сильно сдал. Пропала волшебная мягкость кудрей, исчезли плюшевые уши, и проебалась резинка.
Придерживая сползающий парик рукой, я пошарила по сторонам взглядом, и обнаружила пластмассовый ободок, который напялила поверх свалявшегося ворса, поплевала на ладошку, и смастерила даже какое-то подобие чёлки. Выглядело это, конечно, не очень, но это всяко лучше чем красная плешь. И ещё у меня был козырь: моя дьявольская сексуальность, которая слепит как галогеновая фара. Так что на цвет и качество парика гости внимания не обратят. Я на это очень рассчитывала.
Преисполненная достоинства и сексуальности, вихляющей походкой, я вышла в прихожую и пнула под зад одного из разувающихся мужиков, которых было двое: