Дормидонт, радушный хозяин, усадил друга на самое почетное место у окна, а сам подошел к старенькому замызганному холодильнику, сиротливо стоявшему в углу почти пустой кухни. Зорким взором оглядев его содержимое, он, не колеблясь ни минуты, вынул засохшую воблу, дождавшуюся наконец счастливого случая и литровую банку, за стеклами которой, в мутном рассоле, плавал один огурец. Из колченого, дореволюционного антикварного шкафа Дормидонт достал черный бородинский хлеб и луковицу. Он помял ее в руках, понюхал, наконец решился и разрезал острым ножом на две равные половинки. Друг покачал головой с одобрением.
— Богатое угощение. Еще бы картошечки, горяченькой. Может я сбегаю.
— Сиди, — Дормидонт царственно повел рукой, — будет тебе и картошечка.
— Ты у нас самая настоящая золотая рыбка, — умилился друг.
— Ты это хорошо вспомнил о золотой рыбке, как раз об этом и разговор будет, — загадочно улыбаясь, вставил Дормидонт.
Он прошел на балкон, вытащил из ящика, заботливо прикрытого газетами, четыре сморщенные картофелины, бережно обтер их рукой и понес на кухню. Глаза друга загорелись огнем желания. Дормидонт поставил на огонь старый закопченный котелок с отбитыми ручками, накрыл такой же прокоптившейся крышкой и сел рядом с другом, кипевшим нетерпением.
— Так даже лучше, пока картошечка сварится, мы с тобой покалякаем. Скажи мне, друг любезный, слышал ли ты о конторе, предлагающей заботиться о тебе и выполнять все твои желания, как самая настоящая золотая рыбка, если ты им в наследство оставишь свою жилплощадь? Дормидонт ясно высказал бродившие в нем мысли и улыбнулся от сознания своего интеллектуального величия.
— В наследство, значит, когда помрешь? — друг высказался не так красиво, однако попал в яблочко.
— Вот, вот, когда помрешь, именно так — огорчился Дормидонт.
— Слышал, как не слыхать. У меня же радио, как у тебя день и ночь надрывается. «Радио России — настоящее радио». И мы уже с корешами этот вопрос обсуждали, правда не так шикарно, он сделал жест в сторону разложенного на столе угощения.
— И что говорят бывалые люди? — в глазах Дормидонта читался неподдельный интерес.
— То и говорят, что помирать больно неохота. А так, того и гляди от слишком большой заботы раньше времени помрешь.
— И я том же пекусь, вот моя подруга детства, — тут Дормидонт подмигнул, Василиса Евграфьевна, тоже озаботилась, говорит звонят ей каждый день надоедают. Отдай, да отдай нам бабка свою квартиру, все равно нет у тебя никого. А мы за тобой как за дитем малым ходить будем. Все твои желания исполнять будем.
— А она что, согласная? — кореш не на шутку казался заинтересованным.
Дормидонт задумчиво покачал головой.
Картошка поспела. Друзья продолжили задушевный разговор под закуску, вспомнив сначала все хорошее из пролетевшей жизни. Повздыхали, поохали. По мере опустошения стоявшей перед ними батареи из бутылок, разговор приобретал все более философское направление. Решили одним махом все вопросы бытия. Вспомнили всех злыдней, омрачивших когда-либо их светлый жизненный путь. И под занавес, когда на донышке самой последней бутылки осталось чуть-чуть, вернулись к той теме с которой начался их сегодняшний удачный вечер.