Это была смертельная опасность.
Экипаж сошел с ума.
Это было бы ясно и дураку.
Ничухин снова затрясся в ожидании неизбежной развязки. МОРЕ ДЬЯВОЛА оказалось самой дьявольской штукой из всего, что существовало сейчас на свете. Да-да, оно существовало наяву, и ему, Ничухину, предстоит сейчас это прочувствовать на собственной шкуре. Оно сгубило не один корабль, и не два, не тысячу и не две человеческих шкур… теперь, несомненно, настал черед и этой посудины. Неизвестно, чем займутся эти безумцы с камбуза после окончания своей дьявольской трапезы, приготовление которой чуть было не притормозил Ничухин, но то, что наступает отчетливо вырисовывающийся КОНЕЦ — сомневаться в этом не приходилось. Ничухину вдруг дико захотелось откупорить иллюминатор и поскорее выпрыгнуть в море. Пусть он пойдет ко дну, или пусть его сожрут акулы, лишь бы подальше от этого ужасного дома с привидениями. И Ничухин решил, что непременно так и сделает, как только эти головорезы вздумают ломиться к нему в каюту.
…Ничухин находился в отчаянном положении и был готов сопротивляться, как загнанная в угол собака, но время шло, а в коридоре по-прежнему не раздавалось шагов приближающихся к нему безумцев. Страшные мысли, переполнившие и без того перенатруженную за эту бесконечную ночь голову Ничухина, превратились в бесформенный ком, и он клюнул носом. Пытаясь взбодриться, он вытаращил глаза, но затем клюнул еще раз, затем еще, и наконец, так ничего и не успев сообразить, отключился.
Он уснул самым натуральным образом, но его сон был лишен тех кошмаров, которые преследовали его в действительности.
…Проснулся Ничухин от ударов по двери. В каюте было светло, через иллюминатор потоками вливались жаркие солнечные лучи, настенный хронометр, каким-то непостижимым образом услужливо очутившийся прямо перед носом Ничухина, показывал ровно шесть утра. Ничухин сидел все в том же углу между шкафом и переборкой, куда забился накануне. Так как никаких снов ему не снилось, в голове мгновенно всплыли пережитые им события этой ужасной ночи.
Удары в дверь повторились, теперь это был уже грохот, и Ничухин содрогнулся.
«ПО МОЮ ДУШУ!» — затравленно подумал он и вскочив, схватился за иллюминатор, в любую секунду ожидая услышать за спиной треск разносимой на куски двери.
— Ничухин, мать твою! — заорал вахтенный из-за двери, не пытаясь, однако, что-либо с ней сотворить. — Подъем! ЗАВТРАК ДАВАЙ!
Ничухин в панике отодрал заржавевшие от постоянной морской сырости болты иллюминатора, но до него наконец дошел истинный смысл услышанного. Он понял вдруг, что в голосе матроса не было абсолютно никакой угрозы, а было только одно лишь нетерпение — это был обычный, так хорошо знакомый Ничухину ежедневный сигнал к началу трудового дня. Опомнившись, он заставил себя буркнуть в ответ что-то нечленораздельное, лишь бы вахтенный поскорее оставил в покое его дверь и стал чутко прислушиваться к звуками из-за двери.
Но в дверь, к его удивлению, больше никто ломиться не пробовал. Удовлетворенный, видимо, поступившим от Ничухина ответом, вахтенный убрался. А может быть это был только хитрый ход, и он притаился за дверью, чтобы в удобный момент схватить Ничухина и утащить его на камбуз на расправу обезумевшей толпе?
Но нет, непохоже… Ничухин явственно слышал шаркающие шаги вахтенного по коридору, а затем — по трапу, наверх, туда, где находился пустой ночью мостик корабля. Где-то в глубине коридора отворился люк, на несколько секунд из него вырвался оглушающий рев двигателя, затем снова все стихло. Это кто-то из мотористов по утреннему обычаю выходил с трехлитровой банкой к аппарату с газированной водой.
…Ничухин долго топтался возле иллюминатора, усиленно соображая. Искрящаяся гладь океана за стеклом, чистое высокое небо и яркое солнце понемногу успокаивали его. Ему показалось, что ничего-то совсем и не случилось, что все вокруг идет как всегда, что вообще все в порядке. Он подошел к умывальнику, отвернул кран и кое-как умылся. Приходил он в себя медленно, ужасные воспоминания не шли из головы. Ничухин поискал взглядом смятую сигаретную пачку, чтобы убедиться, что все это — не плод его нарушенного воображения, долго глядел на нее, все еще не веря в то, что наступила долгожданная передышка, затем подошел к двери и повернул ключ.