А более ужасные места для подобных поисков и представить себе было трудно. Мы пробирались по руслу пересохшей реки, и часы показывали полдень, Если бы не они, я засомневался бы в том, что в таком мрачном мире вообще существует течение времени. Кроме нас вокруг не двигалось ничего. Темная стена леса словно затаилась, не шевелился даже туман, превративший небо в кошмарный колпак. Мне подумалось, что и река пересохла не зря любое движение в этом замкнутом пространстве порождало только тревогу и неуверенность. Тот, кто никогда в жизни не бывал в подобных местах, вряд ли поймет мое состояние — ведь меня пугал даже сумрак маленького сквера в центре столицы. А если еще подумать и о том, к кому мы направлялись в гости…
Впрочем, Виктор Бомбаревич, в недавнем прошлом тоже горожанин, не чувствовал себя неуверенно. Напротив, он не видел в окружавших нас пейзажах ничего отталкивающего. Прошлым вечером я услышал от него массу сбивчивых речей, воспевающих и прославляющих этот великий противный край. Я не разделял восторгов Бомбаревича, а он не разделял моих опасений.
Но какие бы разногласия не возникали между нами по этому поводу, в одном мы с ним были едины. Нам обоим во что бы то ни стало нужно было увидеть снежного человека. Неандертальца, как называл его Виктор.
Бомбаревич возлагал на этот поход большие надежды. Самого неандертальца он еще так ни разу за три года и не увидел. Но зато был обладателем большой коллекции его следов. Он был уверен в существовании неандертальца, причем на основании собранных данных мог описать особенности его внешности и повадок до малейшей детали. Он был помешан на этом объекте, и с тех пор, как эта «болезнь» стала прогрессировать, превратился в человека с узконаправленной мозговой деятельностью. Для него реально существовали только те вещи, которые так или иначе были связаны с предметом его мании. Я имел к этому прямое отношение — хотя мне всю жизнь было глубоко наплевать на этого снежного человека, но, так как я был близким другом Виктора, и к тому же имел неосторожность в письмах к нему выражать недвусмысленное недоверие по поводу его мечты, то пришлось расплачиваться. Виктор сделал все, чтобы вытянуть меня из центра цивилизации и окунуть с головой в это отвратительное царство. «Вас бы всех оттуда повытягивать хоть на недельку, — сказал он мне, — чтоб размяли свои мозги и кости».
«Хороши же мозги будут у меня после такого отдыха», — уныло подумал я и крикнул:
— Эй, Бомбаревич!
И тут же испугался звука собственного голоса. Чаща гневно зыркнула на меня со всех сторон, грозя расплатой.
Виктор на ходу недовольно оглянулся через плечо. Я стянул с себя нелегкий рюкзак и опустил на позеленевший плоский камень.
— Чего ты? — остановившись, спросил Бомбаревич.
Я махнул рукой, не намереваясь больше кричать. В этом насквозь пропитанном влагой и мерзкими предчувствиями воздухе голос менялся и производил неприятное впечатление.
Виктор нетерпеливо ждал. Вид у него был раздраженный.
— Погоди, не торопись… — негромко сказал я, вытирая пот со лба. Куда спешишь, успеется!
— Устал? — подозрительно поморщился Бомбаревич.
Но я ничего не ответил, наслаждаясь выпавшей минутой отдыха. Лямки нагруженного доверху рюкзака порядком намяли плечи — в нем была палатка и кое-что из утвари. Бомбаревич нес на себе гораздо большую часть общего груза, однако он даже не скинул рюкзак, ожидая, пока я приду в себя.
…Когда я приближался к этому краю на элегантном авиалайнере, я никак не предполагал, что вся эта затея с поисками неандертальцев будет выглядеть гораздо менее романтичной, чем представлялось. Мне тогда казалось, что нет ничего проще, чем отшагать по тайге километров сто с нагруженным рюкзаком на спине. Вернее, я чувствовал, что прогулка окажется более прозаической, но откуда мне было знать — насколько? Мы не прошли еще и десятка километров, а я уже едва волочил ноги, Бомбаревич утверждал, что все будет хорошо, очень интересно, и что я нисколько не пожалею, И на самом деле, я еще не жалел, но чувствовал, что после созерцания первого же следа, который нам повстречается, у меня пропадет всякое желание двигаться дальше.
Но все же мне хотелось увидеть след. По всей стране разгорелись страсти-мордасти вокруг этого мифического существа, и чтобы найти хоть какую-то точку опоры в формировании моего отношения к этой, так сказать, проблеме, нужно было прощупать все собственными руками. О том, чтобы увидеть живого неандертальца, я сейчас не думал. Для моих нервов это было бы слишком.