Он положил монету между указательным и большим пальцем и, ловко закрутив, щелчком пустил ее вверх.
— Глядите! — Монета шлепнулась к нему на ладонь. — Герб! Это у меня всегда означает «да». Тут, как видите, безо всякого мошенничества.
Он снова внимательно поглядел мне в глаза, затем подмигнул и, зажав в кулаке мой двугривенный, направился к пивному ларьку.
Петля гистерезиса
Хранитель Времени был тощ, лыс и высокомерен. На его лице навсегда застыло выражение, какое бывает у внезапно разбуженного человека.
Сейчас он с явным неодобрением глядел на мужчину лет тридцати, расположившегося в кресле напротив стола. Мощные контактные линзы из синеватого стекла придавали глазам незнакомца необычную голубизну и блеск. Это раздражало Хранителя, он не любил ничего необычного.
Посетитель обернулся на звук открывшейся двери. При этом два блика — отражение света настольной лампы — вспыхнули на поверхности линз.
Хранитель, не поворачивая головы, процедил:
— Принесите мне заявление… э…
— Курочкина, — подсказал посетитель, — Курочкина Леонтия Кондратьевича.
— Курочкина, — кивнул Хранитель, — вот именно Курочкина. Я это и имел в виду.
— Сию минуту! — Секретарша осторожно прикрыла за собой дверь.
Курочкин вынул из кармана куртки пачку сигарет и зажигалку.
— Разрешите?
Хранитель молча указал на пепельницу.
— А вы?
— Не курю.
— Никогда не курили? — спросил Курочкин просто так, чтобы заполнить паузу.
— Нет, дурацкая привычка!
— Гм… — Гость поперхнулся дымом.
Хранитель демонстративно уткнулся носом в какие-то бумаги.
«Сухарь! — подумал Курочкин. — Заплесневевшая окаменелость. Мог бы быть повежливее с посетителями».
Несколько минут он с преувеличенной сосредоточенностью пускал кольца.
— Пожалуйста! — Секретарша положила на стол Хранителя синюю папку с надписью: «Л.К.Курочкин». — Больше ничего не нужно?
— Нет, — ответил Хранитель, не поднимая головы. — Там, в приемной, еще кто-нибудь есть?
— Старушка, которая приходила на прошлой неделе. Ее заявление у вас.
— Экскурсия в двадцатый век?
— Да.
Хранитель поморщился, как будто у него внезапно заболел зуб.
— Скажите, что сейчас ничего не можем сделать. Пусть наведается через месяц.
— Она говорит… — неуверенно начала секретарша.
— Я знаю все, что она говорит, — раздраженно перебил Хранитель. — Объясните ей, что свидания с умершими родственниками Управление предоставляет только при наличии свободных мощностей. Кроме того, я занят. Вот тут, — он хлопнул ладонью по папке, — вот тут дела поважнее. Можете идти.
Секретарша с любопытством взглянула на Курочкина и вышла.
Хранитель открыл папку.
— Итак, — сказал он, полистав несколько страниц, — вы просите разрешения отправиться в… э… в первый век?
— Совершенно верно!
— Но почему именно в первый?
— Здесь же написано. Хранитель снова нахмурился:
— Написано — это одно, а по инструкции полагается личная беседа. Сейчас, — он многозначительно взглянул на Курочкина… — вот сейчас мы и проверим, правильно ли вы все написали.
Курочкин почувствовал, что допустил ошибку. Нельзя с самого начала восстанавливать против себя Хранителя. Нужно постараться увлечь его своей идеей.
— Видите ли, — сказал он, стараясь придать своему голосу как можно больше задушевности, — я занимаюсь историей древнего христианства.
— Чего?
— Христианства. Одной из разновидностей религии, некогда очень распространенной на Земле. Вы, конечно, помните: инквизиция, Джордано Бруно, Галилей.
— А-а-а, — протянул Хранитель, — как же, как же! Так, значит, все они жили в первом веке?
— Не совсем так, — ответил ошарашенный Курочкин. — Просто в первом веке были заложены основы этого учения.
— Джордано Бруно?
— Нет, христианства.
Некоторое время Хранитель сидел, постукивая пальцами о край стола. Чувствовалось, что он колеблется.