— А ведь хорошо! Экспрессия! — прокомментировал способное вызвать понос у Сатаны полотно Геннадий Кузьмич и немедленно загрустил. — Сразу видно, что у тебя тут все по-человечески, Моисеич. С душой у тебя все здесь. Помидоры-огурцы… Не хватает сейчас такого. Позабыли люди понятия, никому верить нельзя. Никто никому не нужен, даже если должен. Вот ты до демократии кем был?
— Ну… Врачом и был, я всю жизнь врач.
— Воот! А я был танкистом, понимаешь как времена поменялись-то? Дурачков твоих меньше не стало, а вот враги друзьями стали. И защищать вдруг стало некого и не отчего. Была страна — нет страны, были люди — и где все? А в сухом остатке, что? Пус-то-та, Марик. Странно, да? Всем сразу на все стало плевать. Сейчас на улице, поди упади.
— Зачем? — поинтересовался Марк Моисеевич, чей разум все более накрывал спирт. Тишайший эскулап постепенно терял связи с землей и казался сам себе легким завитком утреннего тумана, которого пинал проснувшийся ветер.
— Ну, поди упади, для эксперимента. Сердце прихватило, предположим. А кто к тебе подойдет?
— Кто?
— Да кто, не ошибешься. Твой клиент и подойдет. Один из десяти. Остальным никто не нужен. И неважно врач ты или музыкант с филармонии. А раньше? Вот я раньше всем нужен был. Даже полковнику Клюгенау, был такой. Я по диспозиции аккурат против его тевтонов стоял. И нужен ему был до рези в желудке, понимаешь, едическая сила магния! Потому как, нахрена тогда этот самый Клюгенау со своими «Леопардами» кому сдался? Без подполковника Коломытова? А я тебе отвечу, нихрена и никому. Раньше Марик, все кому-то были нужны. Враги нам, мы врагам. Равновесие! — трагичным голосом заключил посетитель и вновь принялся любоваться плакатом. — А художника ты поощри как-нибудь, Моисеевич. Нужное он дело для страны делает.
Мысли у больничного фюрера совсем спутались и он, почему-то заявил, что выпишет Вениамина весной.
— Выпиши, — согласился подполковник. — И объяви благодарность перед строем.
— Я еще ему грамоту дам, — предложил доктор Фридман, — За заслуги.
«Боже, что за чушь я несу!» — пронеслось в его мерцающем сознании. — «Какую грамоту? Что с ней Веня будет делать?»
— И то дело, — ответил посетитель. — Ему будет приятно. Ты к человеку с душой, и он тебе никогда не плюнет. У меня последний прИзыв уходил, когда, папаху мне справили. С Узбекистана выписали, понимаешь? Звание мое правильно произнести не могли, а на КПП честь отдавали. Дембеля, гражданские уже, а честь отдавали, едитя. Вот ушли они по своим кишлакам, ворота закрыли, и все… Никому уже никто не надобен. Не дует, не шумит и в боку не колет. Чисто смерть пришла. Как-то сразу…
Геннадий Кузьмич оказывал на Марка Моисеевича какое-то магическое действие. Ему неожиданно стало жалко мир, в котором бродил никому не нужный полковник Клюгенау и в котором никто не подошел бы к нему на улице.
«Надо бы Марине написать», — подумал он о бывшей жене. — «Черте как расстались».
Остаток разговора начисто выпал из его памяти. Милейший эскулап воспрял только после того, как вышедшая из палаты в полутемный коридор бабка Агаповна, бросилась на шею философствующему Геннадию Кузьмичу.
— Дитер Болен! — клич бабки подействовал на собеседников отрезвляюще. — Ты приехал!
Ошеломленный крепостью ее объятий отставник пыхтел и силился что-то возразить. Но спорить с ней было бесполезно.
— Шеви, шеви лейди, — бабка качалась на подполковнике как на трапеции. — Шеви, ван онореее!
— Дарья Агаповна, — сипел доктор Фридман, — Позвольте! Ну, что же вы. Вы мешаете, у нас тут проверка.
— Ты завтра тут будешь, пушистик? — поинтересовалась Агаповна, после минутной возни выпустив полузадушенного бронетанкиста из лапок. — А то у меня дела сейчас.
— Буду, — заверил ее Геннадий Кузьмич — Не сомневайтесь.
Успокоенная, она удалилась в сторону уборной. В ее душу стучали вечерний рассольник и макароны.
— Она в дружине у тебя? — глядя вслед пестрому халату, поинтересовался помятый военный.
— В дружине, — ляпнул, неизвестно от чего тоскующий, психиатр. — Доброволец и активист.
— Ну, завтра посмотрим, — прогудел Геннадий Кузьмич и подвел итог. — Все у тебя хорошо с агитацией, Моисеевич. Замечательная, прямо скажу агитация — намного лучше, чем у всех. Пункты оказания первой помощи, проверять не будем. Запишу, что на должном уровне. А так, завтра часиков в девять, готовьтесь к учениям.
Они попрощались как Кастор с Поллуксом, как кровные братья перед трудными делами. Геннадий Кузьмич сердечно обнял Марка Моисеевича и, не оборачиваясь, потопал к воротам. Наблюдая синусоидное движение бывшего танкиста, тихий доктор неожиданно захотел, чтобы ему вот так вот запросто, подарили папаху, а энурезники, толпами валящие из ворот с белыми билетами, отдавали ему честь. Потому как не имел он в своей жизни даже той маленькой толики нужности и уважения, о которой помнил его случайный гость.