— Покурим, Вадик?
— Покурим, Жень. Ты мне напомни, с Соломатиным поговорить. А то Айдар вообще блох не ловит. Ладно, там ребенок с матерью, а если кто другой?
На востоке видно зарево над городом. Ветер пробирает до костей принося гул работающей на полном мясорубки. Женькина «Прима» обрывает постромки у сердца и оно бешено колотится. Ну, как конь. Понесла твоя коляска, доктор. Старый ты уже, Мезенцев, пора тебя усыплять. Один укольчик, и досвидос, ковыляйте потихоньку к Господу нашему, иже еси на небеси. Дойдете, кланяйтесь ему от еще живущих.
«Поесть что ли?» — думаю я, — «Не то привезут, тогда хрен чо, Вадим. На табаке долго не протянешь».
А вот, все прогрессивное человечество сейчас оливье потребляет. На вареной колбасе. И шампанское полусладкое. Но мы-то военмедики? У нас меню побогаче будет. Спирт на глюкозе и тушенка. Спасибо Родине любимой, за то, что выбрала для нас… И печенье у Татьян Евгеньевны можно Христа ради выпросить. Хорошее печенье, кстати. Овсяное.
К чаю самое то.
Глаза слипаются. Женька молчит. Мы всегда молчим, глядя на город. Красиво и страшно. Хотя — какой страх? То давно было, сейчас полнейшая мерзкая апатия. Прикажи мне верховный главнокомандующий, давай, дескать, Мезенцев! Так я так дам! С корнцангом и прапорщиком Романовой наперевес! Чешки ваши завернутся, как пить дать. От одной только бюрократии Тань Евгеньевны, местные муджахеды изойдут соплями и поносом, вот что я думаю. По пятьдесят формуляров на ампулу, держите, не уроните. А уж от корнцанга…
— Добрый вечер, Вадим Алексеевич! — Айдар, как есть, с красными глазами и щетиной.
— Какой нахер вечер, Айдарчик? Какой добрый? Ты местных пустил? Тебя Фарухов, Господь покарает, ты знаешь об этом? Будешь щелкать, местные гуроны тебе инсталляцию голова минус уши соорудят. А ты знаешь, кто тебе их назад пришьет?
— Не знаю. — бурчит он.
— Я тебе их пришью. Но на жопу. Чтобы сигналы не запаздывали.
— Шутите все, Вадим Алексеевич. А боги у нас разные. У вас один, у меня другой. — огрызается тот.
— Я твоему нажалуюсь, что ты вчера сало трескал и спирт краденый пил. — мстительно заявляю я. — А Соломатин тебе еще третий глаз пропишет, там же где и уши. Для бдительности.
— Мне их жалко стало. У меня бойцы на фишках секут, зря вы так. Я мамке еще банку сгущенки дал. А сало мне можно. В походе воинам можно не соблюдать. Тем более я ночью ел. Никто не видел.
Вот так, страшный сержант Фарухов: жалко тебе их. И мне жалко. Первый отдельный санитарный батальон имени Махатмы Ганди. Скорбь эта мутная. Все друг о друге заботятся и плачут. И режут кто чем: я скальпелем, а кому и штык-ножом приходится, за неимением. Гуманисты в терминальной стадии. Пятьдесят шесть человек нажалели за три дня. А уж, сколько там осталось, во всей этой хлопающей красоте? Бог знает.
Левдик хохочет и шлепает Айдара по спине:
— Воин, блин. Чего хотел-то?
— «Чапельник» сообщил, двадцать семь человек везут. Трое тяжелых.
Приплыли тапочки к дивану, вот ты и поспал, Мезенцев. Тоскливо на душе. Переболтанная она вся, муть со дна поднялась, да так и повисла. А в голове, как голуби срали. «Чапельник» этот, понапридумают позывных. Что б никто не догадался. Операция «Ы», блин. Дети, дети.
— Жень, — говорю я Левдику, — ты на сортировку сегодня. Я сегодня не смогу, устал чегойто. Лады?
Сортировки я как могу, избегаю, нет во мне умения этого, кому в первую очередь на стол. Я — то знаю, что Женька им в глаза не смотрит. Не может уже на третий день. И правильно делает. Детства чистые глазенки. У всех они. Боль в них, страх и наивность. Слезы в них и радость. Ненависть ко всем и вся. Вот так-то, доктор Мезенцев. Второе января. Верти своих собачек из капельниц, сейчас клиенты повалят.
— Айдар, скажи, пусть генератор пускают. Свет нужен. Жень, Тань Евгеньевне перевязку и чистый бокс. Процедурку уберите, а? А то гнойная была… Санитаров поднимайте. Короче, работаем.
Работаем, Мезенцев!
Третье января доктора Мезенцева (2020)
Вот и сегодня у нас праздник. Такой же, как вчера. У нас тут каждый день праздник. Если проснулся, и голова не болит, то все, считай — подарок от Деда Мороза. Новый бушлат, тонна солярки и белые тапочки. Про тапочки — это я фигурально, конечно. Белые тапочки — это от недосыпа.
А вообще война баба заботливая, даром, что страшная лицом. Война о тебе никогда не забудет, хоть усрись. У нее свое расписание и она его тщательно соблюдает. Корпит над ним, как нищенка над рублем. Лоб морщит, подсчитывает что-то себе. Мулюет в книжке.