«Стоило пороть горячку?» — размышлял осторожный Антип, чьи зубы ныли от беспокойства, — «Вот же пишут, не семьдесят пять теперь платить, а вовсе семьдесят. Опять же из района приедут, поругают. Они такие, за ними не заржавеет, а ты чешись теперь Антип. Война — это дело суетливое».
Припомнив остальные свои прегрешения, он приуныл. За такое могли и снять. Подумав еще немного, продажный сельский голова окончательно изменил мирно отдыхающим селянам, решив, договорится с главным врачом районной больницы, записав жену, возившуюся в данный момент с поросятами, безногой.
«А велосипед у Антония займу, не каждый день ему почту развозить. Только вот село назад присоединить надо и войну прекратить. Плохое это дело война», — удовлетворенно заключил он и вышел из дому, вспугнув целующуюся в кустах парочку.
— Доброго вечера-с, — промямлил смутный мужской силуэт и в панике исчез в темноте. А женщина, бывшая с ним и бисерно хохотавшая над трусливым ухажером, оказалась Аурикой.
— Вечер добрый, примар. — она весело помахала рукой.
— Вечер, — подтвердил предатель и отбыл, озабоченный поисками Гугуце, который, крепко сжимая в руках палку, стерег покой уже не отделенного от земли села.
Мария любит море (2020)
— Мария! Мария!
Бабушка никак не могла угомониться. Ей было скучно на пороге, и она отчаянно дымила сигарой, словно серые клубы дыма, висящие в утреннем воздухе Ампурии, были способны исцелить от печалей и тоски.
— Мария! — крикнула она снова.
— Иду, бабушка! Иду уже! — растрепанная корзина с хлебом цеплялась за джутовый мешок, а в окне плыли грозовые облака сотворенные старушкой. Той не с кем было поговорить, потому что дед, наплевав на все запреты, еще затемно ушел в море. Сардина ждать не будет, ей эта война, да и дела людские неинтересны. Что с того, что фалангисты где-то под Барселоной, а разбитые под Таррагоной республиканцы с трудом удерживают подступы к ней? Да, ничего. Море всегда спокойно и подчиняется только своим прихотям.
— Опять разлетались, — задрав голову в бесконечное небо со слабым оранжевым привкусом солнца, изрекла бабушка. Как она все видит? Все эти маленькие мошки, посверкивающие искрами остекления фонарей. Их рой крутился над Бадалоной, время от времени черкая белым по синему. Как она их видит, если, разбирая крупу, уже через пару минут уходит на порог, заявляя, что зрение ее подвело?
— Летают и летают, — укоризненно добавила бабушка и плюнула в воздушную карусельнебольшим клубочком дыма. — Господа забыли нашего.
То, что забыли Господа, было одной из ее недавних обид. Она искренне опасалась, что техника, которая с еле слышным гулом и треском металась в вышине, что-то изменит в устройстве небес. Сломает тысячелетнюю последовательность и с небосклона на землю посыплются его обитатели. Сигары от такого беспокойства не спасали, и она каждый день бегала в храм за советами. А потом сидела на полированных камнях в тщетной надежде, что сегодня вылетов не будет. В миропорядке, наступит равновесие: небо останется ангелам, а человеку — война.
Мария в эту чепуху не верила, тем не менее, отставив корзину и прикрывшись ладонью от набирающего силу солнца, тоже всматривалась в небо. Где-то там, в одной из этих жужжащих точек обижает Господа Саша. Саша — Алехандро.
Хорхе говорит, что жить этому русскому осталось недолго. И делает страшные глаза. Такие глаза, где с ненависть и поволокой одновременно. Особенно, когда смотрит на Марию. Ну и что? Все знают, что Хорхе фалангист и верен каудильо. Его даже арестовывали, но потом отпустили, так и не разобравшись ни в чем. В эти смутные времена все неясно; кто за кого, так и вовсе не понять. Еще он ходил за хлебом к Марии, несмотря на то, что у него под боком была другая пекарня.
— Погуляем? — каждый раз предлагал он и косил в сторону, на полки, на мешки с мукой, как будто в них был какой-то интерес, во всей этой бессмысленности. Бабушка свято хранила беспорядок в лавке, визгливо ругаясь при каждой попытке его прибрать.
— Оставь, говорю! — грозно заявляла она, глядя из-под огромных полей соломенной шляпы- неизменного выходного головного убора. Отчаявшись, Мария бросала пыльную груду мешков, перевязанных веревкой на пол. Раз ей так удобно, то пусть так и будет. И хлам лежал месяцами, бабушка курила, усевшись на пороге, каждый раз, приветственно качая головой, если проходил кто-то знакомый. Хорхе приглашал прогуляться. Дни сменяли ночи. Серое небо Ампурии было неизменно.