Кивок вздрагивает и провисает в темноту. Катушка, чуть затрещав, останавливается. Тяну сильно упирающегося гостя. Море неохотно выдает свои тайны. Его вода всегда темна, а фидер негромко поскрипывает, жалуясь на тяжесть. Рискую снастью и насаженной креветкой.
— Ой! — восклицает Юлька, наблюдая мою суету, — Большая…Большая, да?
Я не отвечаю, азартно задирая согнувшуюся удочку. Мы танцуем джигу в разных мирах, море светится опалом под лучом фонаря, создавая грань между нашими действительностями. Танец под музыку гудящей лески. Крещендо. С тупым звуком нас разъединяет. Кивок взлетает, запутывая жалкие обрывки моего любопытства. Море молчит.
— Смотрите. Тут рыбу ловят. Почти как ты, Веня! — женщина артикулирует с водочной неуверенной ноткой. Ну, откуда вы всегда беретесь? Вот вопрос без ответа.
А Веня, уже вполне сформировавшийся дурачок лет пятидесяти, с умным видом рассматривает рыбу.
— Это ты поймал?
Нет, блять, все тут так и было, но отвечаю я по-другому.
— На креветку рыба, не ловится. На червя ловить надо! — как же они нелепы, в своих вечерних костюмах. Что-то бурчу ему в ответ и собираю пожитки, спихивая красноватых креветок в море. Веня продолжает давать дельные советы. Вежливо обхожу его и бреду на берег в одной руке у меня ящик, в другой — фидер, Юлька семенит рядом. С буны вещают о технологиях промысла. Юлька ржет и толкает меня в бок. Я ухмыляюсь. Ульхен, Уля — девочка с фарфоровым личиком останавливается и нежно гладит меня по лицу. Я прижимаю ее ладонь щекой, в ответ она меня целует.
— Все прошло? — спрашивает она. — Тебе страшно?
— Нет, Уль, уже нет. Ты же со мной?
— С тобой, — отвечает она. В ее глазах искрят огоньки.
Этой ночью мы долго любим друг друга. Сползаю с кровати, прихватив пачку сигарет. Юлька осталась что-то сумеречно всхлипывать на белой пене. В кустах, как голодные ежи, хрустят отдыхающие. Им неймется, либидо сталкивает их, разводит, крутит. С набережной по-прежнему слышна музыка. Я выхожу на балкон. Мигают звезды, им сонно отвечают разноцветные огни берега.
Вокруг все спит. Спит рыба с обрывком лески и вкусной креветкой во рту. Засыпает Юлька с моей будущей дочкой. Спать хочется, но я держусь. Звезды перемигиваются в небе. У каждой из них есть разумная жизнь. Какие-нибудь зеленые инопланетяне. Или фиолетовые. Курю и смотрю на море. Море смотрит на меня.
Станцуй мне фарандолу (2020)
Когда Саня творил — это было нечто, на мой взгляд. Одухотворенное, возвышенное и гениальное. Вагнеровское. Во всем! В прикусе губы, в тумане, плавающем в круглых ленноновских очках. Дай ему вселенную, он бы ее разобрал и собрал новую. Или не собрал бы. Но уж разобрал — без всякого сомнения. На много невразумительных бесполезностей. У Сашки всегда несколько вариантов развития событий. Мой друг сама предусмотрительность в бесконечной степени. Чепуха и танцы- то, что у него получается лучше всего.
— Продам шифер б/у, — так уже не пишут, твердо заявил он, разбив мои коммерческие теории. — Ты его, где взял?
— У нас ремонт, Сань, — разъяснил я, затягиваясь сигаретой. Дым плыл, сворачиваясь кольцами, повисал в углах его захламленного луковой шелухой кабинета. — Крышу меняют. Мне Марк сказал, если продам — мои двадцать процентов. Сам он чего-то стесняется. Там со здравоохранения приехали, проверяют его вроде.
— Ну, то не важно. Мы ему сами двадцать процентов оторвем. А продадим — дороже. Разницу поделим, — он подмигнул и продолжил. — Главное, подход к маркетингу.
Загадочны все эти Санины подходы. Они порождают невероятное. Хаос и вихри. Я подозревал, что за тонкими слоями кожи и кое — как слепленных костей в его голове, жила микроскопическая черная дыра. Она всасывала окружающий эфир и выдавала его, исковерканным, с наспех приделанными на плечи ногами. Самое странное, что порожденный ей ментальный гомункул был в состоянии передвигаться. Причем тварь эта бегала довольно быстро, порой заводя нас в ситуации по- настоящему трагичные. Впрочем, я уже давно привык и к гомункулам, и к трагедиям. Ко всем этим пляскам.
— Станцуй мне фарандолу! — капризно требовала идея. И мы танцевали, забавно подпрыгивая на звенящих синкопах.
Кто видит этот мир? И на кого смотрит он? Может на нас? Я этого никогда по- настоящему не знал. И не хотел этого знания. Санины монстры вились вокруг, они сводили с ума.
— Мы его можем поменять на что-нибудь, — предложил он, и почесал нос. — Давай напишем, продам или поменяю? Поменяем на что-нибудь. А потом продадим. Двойной навар. Это во всех книгах пишут. И Кьелл Нордстрем и Филлип Марлоу. Сейчас покажу…