В нашем доме поселился удивительный сосед…
— Летит, Тань! — повторяю ей, — Летит!
Летит! А сам вспоминаю, как хлопья бушлата с кожей срезал, как дренаж ставил в три часа ночи, как осколки по одному в ванночке звякают. Как халат промокший пятнами снимаешь и в кучу таких же. Сестры приберут потом.
Ну, его все к черту. Сядет сейчас вертушка заберет всех троих. А я им еще и этого конопатого в нагрузку. Двадцать минут и на большой земле. А там у них, не то, что у меня. Градусник и полведра зеленки. Там у них… Огого чего! И хера тебе, Сеня, а не чистые подворотнички! Радуюсь, оттого что смерть обманул.
— Летит, Тань!
Романова глаза ко мне поднимает.
— Танкист умер, Вадим Алексеевич. Я за Сеней уже послала.
Шестое января доктора Мезенцева (2020)
-Тебе, Айдарчик, Аллах зачем ноздри дал? — интересуется Левдик. Я открываю один глаз и рассматриваю пятно изморози в брезентовом углу палатки.
Айдар что-то бормочет. Что-то, чего я не могу расслышать.
— А дал он тебе ноздри для того, чтобы ты мозг свой зудящий мог иногда почесывать. — торжественно заключает капитан медицинской службы Евгений Евгеньевич Левдик тридцати четырех лет от роду. И продолжает. — Почесывать от мыслей дурных, для профилактики. Ты в компот зачем таблетки добавлял?
— Не добавлял я, тащ капитан! — стонет сержант Фарухов. — Дайте что-нибудь.
Дайте что-нибудь, доктор. Я улыбаюсь. Так и думал, что Айдар в первых рядах попадется. Его медом не корми — дай халявы. Как говорится: бабушка, дайте воды, а то так есть хочется, что и переспать не с кем. Небось, весь запас таблеток, что бойчишки у сестер христарадничали, отобрал и сам выдул по нашей нехитрой схеме. Парацетамол и анальгин плюс компот равно нирвана. Только вместо первого я им слабительного прописал. Иезуит я, да? Игнатий Лойола в белом халате.
Вообще-то надо идею с гуталином на хлебе подкинуть. Хотя нет, потравятся к чертям. Работы нам с Левдиком прибавится. Ну ее к шайтану работу эту. Я потягиваюсь. Вчера никого, вот и слава тебе Господи. С утра тоже. Будто что-то там в городе сломалось. Подавилась все-таки проклятая мясорубка, которая нас клиентами снабжает. Полный покой уже двадцать часов. И Рождество на носу.
Левдик говорит:
— Одну таблетку на десять килограмм веса, считать умеешь?
— Умею, — огрызается Фарухов, и шипит что-то на своем.
— Что говоришь, воин? — издевается собеседник.
— Спасибо, говорю, тащ капитан. Разрешите идти?
— Вот-вот. Ну, ступай.
И тишина. Я выползаю из-под одеяла, которым кто-то заботливый меня укрыл. Кто-то по фамилии Романова, а по званию прапорщик. Золотая моя вечно грустная Романова Тань Евгеньевна. Королева спирта, герцогиня бумаг, баронесса печали. Тру руками лицо. Полный покой уже двадцать часов. Полный. Хотя…
— Жень! «Чапельник» что говорит?
— А ничего. — сияющий Левдик нарисовывается в брезентовом проеме. — Пять человек на семерку отправили, к ним ближе. К нам никого. Везуха, тащ майор. Только три поносника с утра.
Он улыбается, улыбкой счастливого человека, у которого из забот только столовая с отхожим местом остались.
— Это ты Романовой сказал фенисан выдавать? — интересуется он.
— Угу, — подтверждаю я. — Уж получше, чем твой парацетамол с анальгином. Сплошной перевод продукта, а тут даже польза какая — никакая.
Левдик ржет и загибает пальцы:
— Сеня- Марсианин, Айдар и Миха — Быстрая рука.
— Еще будут, — заверяю его. — Все посты выгребли.
Один из страдальцев мой — Марсианин, а два- головная боль Соломатина. Опять ругаться будет. Ладно Айдарчик- это вечный залетчик, вот Миху поймать, это да. Миха у нас легенда, и на моей памяти крепко влетел только раз и то по несущественному поводу- мастурбации на плакат Саманты Фокс из журнала. Отчего и получил говорящее погоняло. А так ни разу и ничего. В роте пьянка, Айдар огребает, с синяком ходит, а Миху Соломатин только пожурит. Потому что тот в очках, а значит интеллигент. А к интеллигенции командир охранения относится с уважением.
— Ты, боец, что, на грубость нарываешься? — вежливо орет Соломатин. Без задора орет, так, для проформы. Был бы Фарухов, уже давно получил по щам. А Быструю руку старлей не трогает. Да и Миха, сколько бы ни пил, все одно трезвее трезвых, только запах его выдает. И очки запотевшие. И взгляд воловий. Демаскирующие признаки, как говорится. Миха перед ним стоит, с ноги на ногу переминается, чисто муравей перед леденцом.