- Роберт Эйзенхауэр. - представился я, после чего объяснил, что я путешественник и этот дом привлёк моё внимание.
- Не ожидаешь увидеть человеческое жильё возле рельс, правда же? - усмехнулся Ольгерд. - Но что это я? Совсем о приличиях забыл, держу гостя на пороге... Проходите, уважаемый!
В домике смотрителя была всего одна комната, чистая и уютная - она совмещала в себе и спальню, и кухню, и гостиную. Здесь и вправду редко бывали посетители - возле небольшого обеденного стола стоял всего один стул. Радушный старик порывался отдать его мне, но я счёл некрасивым так поступать с хозяином и вместо этого устроился на массивном, обитом железом сундуке с плоской крышкой. Ольгерд споро натопил большой красивый самовар, потемневший от времени, разлил по чашкам ароматный травяной чай, выставил на стол кое-какую снедь - в основном сухари и подсохшую выпечку.
- Простите великодушно, пан Эйзенхауэр, - виновато развёл руками старый служака. - Чем богаты, тем и рады.
Я заверил его, что я не из тех высокородных снобов, которые воротят нос от простецкой трапезы. Чрезвычайно приятно было после долгого изматывающего пути скинуть с плеч тяжёлую сумку, вытянуть ноги и придаться беседе за неторопливым чаепитием. Приглушив на время своё любопытство, я отвечал на расспросы смотрителя и рассказывал о местах, где мне довелось побывать. Не похоже было, чтобы Ольгерд сильно страдал от одиночества; однако он с интересом слушал моё повествование и, по всему выходило, был рад компании.
Наконец, утолив голод и стариковскую жажду новостей, я стал издалека подбираться к интересующей меня теме.
- Сколько же вы здесь, гм, работаете, уважаемый Ольгерд?
- Да, почитай, сколько себя помню. Это у нас дело семейное - отец тоже здесь службу нёс. А дед ещё застал времена, когда поезда людей возили, а не... всякое другое.
- Один живёте?
- Уже лет семь, с той поры, как Софья моя померла от туберкулёза.
Я выразил положенные соболезнования и замялся, не зная, как вежливее задать вопрос. Но смотритель угадал ход моих мыслей.
- Небось, хотите спросить, какого лешего я тут забыл и почему не уехал подальше, как все нормальные люди?
- Никогда бы не выразился столь грубо, - ответил я. - но в целом именно это меня интересует.
- Так должен же кто-то дело делать - вот я и делаю. Работа не терпит, знаете ли. - Видя, что я решительно ничего не понимаю, старик ощерился в крепкой желтоватой улыбке. - А не пройдётесь ли вы со мной, пан путешественник? Как раз время обхода. По дороге всё объясню, да вы и сами увидите.
Заинтригованный, я согласился. Ольгерд убрал со стола, затем сменил повседневный костюм на грязноватую робу, оранжевую с белыми полосами, штаны на подтяжках и стоптанные боты. Прихватив из крохотной наружной пристройки тряпичный свёрток, громыхающий железом, мы направились на запад от дома прямиком по насыпи. Идти вдоль рельс было непривычно и жутко; но, глядя на уверенную походку спутника, не выказывающего ни малейшего беспокойства, я приободрился. Может быть, где-то дальше пути поломаны, о чём не говорится в моих картах, и этот участок железной дороги давно отрезан от основной сети? Но достаточно было втянуть носом прогорклый воздух или глянуть на чёрные головешки деревьев вдоль откоса, чтобы понять: здесь по-прежнему ходят поезда.
- Вы не волнуйтесь, пан Эйзенхауэр. - Вновь угадал обходчик мой тревожный настрой. - Составы далеко видно и ещё дальше слышно, успеем отбежать.
- А вам приходилось их видеть? - не сдержал я болезненного любопытства.
- Как же не приходилось, если живу возле путей? Не верьте дурацким басням, что люди при виде поезда слепнут и всё такое. Хотя зрелище, прямо скажем... - он помолчал. - Но вы про то не спрашивайте. Словами всё равно не опишешь.
Мы прошли с полмили по насыпи, и домик обходчика успел скрыться из виду, когда Ольгерд (всё время внимательно глядевший себе под ноги) остановился.
- А вот и работёнка нашлась.
Развернув тряпицу, он вывалил прямо на шпалы различный инструмент - гаечные ключи, напильники, пилу-ножовку и всякие другие приспособления, названий которых я не знал. Вскоре стало понятно, что старика интересует большая крепёжная гайка, неотличимая от всех прочих - такая же чёрная и закоптившаяся. С немалым усилием обходчик отвернул её и продемонстрировал мне.
- Видите?
Приглядевшись, я заметил, что гайка лопнула с одной стороны - под многократным воздействием адского жара металл закалился, утратив гибкость. Трещина, немногим толще конского волоса, была светлой и блестящей изнутри - туда ещё не попала вездесущая сажа. Но всё же острота старческих глаз, углядевших такой крохотный дефект, немало впечатлила меня.