Отчего-то я ожидал увидеть паровой локомотив, вроде тех, что довелось мне лицезреть в одном музее много лет назад; но нет, состав тянул угловатый электровоз, грохочущий и ревущий, словно вся адская свора. Прожектор на его на его носу светил демоническим алым светом, будто глаз чудовища, а сам поезд был объят пламенем. Огонь лизал его почерневшие борта, бесноватыми языками вырывался из-под днища и через пустые окна кабины машиниста, так что непонятно было - управляет ли кто-то этой адской машиной, или же она летит вперёд сама по себе.
В считанные секунды локомотив пронёсся мимо, обдав нас жаром и нестерпимым зловонием, рядом с которым привычный уже запах гари был подобен благоуханию роз. Следом замелькали вагоны, так же охваченные огнём - жирный шлейф густого чёрного дыма стлался за составом, словно кожаный плащ вампира. Мечущиеся оранжевые блики ложились всюду, окрашивая мир цветами Судного дня; и мы с Ольгердом в адском зареве, должно быть, выглядели как выходцы с того света.
Поезд - в нём было не меньше полутора десятков вагонов - нёсся мимо, полыхая жаром, ревя, грохоча и выбивая колёсами огромные снопы искр. Его скорость была огромна, и весь состав должен был слиться для глаза в сплошной огненный росчерк; но каким-то непостижимым образом (на ум сами собой пришли слова "дьявольское чудо") я мог различить каждую деталь. Окна вагонов остались целы, и в их закопчённые стёкла бились чёрные силуэты, объятые пламенем. Я не знаю, вправду ли то были души грешников, увозимые в ад; но вид их обгоревших тел и дёрганые, противоестественные движения холодили кровь. Мне даже почудилось, что за сернистым смрадом я различаю запах палёной плоти.
Но не это было самым страшным. Там, за спинами несчастных, в глубине вагона, текло и струилось нечто чёрное - но не обугленное, а беспросветно-тёмное по самой инфернальной природе своей, окутанное пламенем, но не сжигаемое им. Словно аспид с агатовой шкурой, или огромный червь, оно извивалось по проходу, вызывая страх и омерзение одним своим видом. Мне подумалось, что обгоревшие фигуры заставляет биться в окна не боль, а только желание убежать как можно дальше от этого. Должно быть, именно так выглядит чистое зло... И хотя ничего никогда я не хотел сильнее, чем оказаться за тысячу миль от проклятого поезда, в то же время я не в силах был отвести взгляд от гибкого, переменчивого, кошмарно-прекрасного тела. Только губы сами собой шептали: "Credo in Deum... Patrem omnipotentem... Creatorem caeli et terrae..." А в ушах звучали слова бедного безумца, переданные Ольгердом: "Оно ползёт..."
А потом всё закончилось. Хвостовой вагон промелькнул мимо, обдав нас на прощание роем багровых искр, и кошмарный поезд унёсся в ночь. Напоследок одно из сухих деревьев вспыхнуло и занялось голубоватым огнём, какой бывает при горении газа.
Старый обходчик тронул меня за локоть, и я словно очнулся: уже минут десять, как сгинул состав, погас сигнальщик (невредимый, как и шлагбаумы, как любое железнодорожное оборудование), а я всё смотрел на пустой переезд, по-прежнему видя страшные картины глазами памяти. Ветерок унёс смрад, кругом воцарилась тишина, но в ушах ещё звучали рёв, визг и скрежет - голоса машины, созданной когда-то людьми, а служащей теперь злу.
- Уехал он, пан Эйзенхауэр. - голос смотрителя скрипел, как несмазанные петли. - Несколько дней будет тихо, может, даже неделю.
- Святой боже, Ольгерд, как же вы тут живёте?! - вырвалось у меня.
- Как живётся. - Тихо и твёрдо ответил старик. - Ко всему можно привыкнуть, пан - даже к такому. Кто-то ведь должен делать эту работу. Одно худо, - с печалью в голосе продолжил он. - Не было у нас с Софьей детишек, и ученика мне не нашлось. Помру вот - отыщется ли замена?..
Мы вернулись в дом, а наутро я продолжил свой путь, оставив седого обходчика дальше стеречь пустынный переезд. И хотя сон сгладил жуткие видения, а в последующие дни память о случившемся притупилась ещё больше, но всё равно эти картины мучили меня, и в душе жила тревога за будущее всего рода людского.
Вознесение
Втянув ноздрями воздух, наполненный солью и тленом, Хозяин лениво приоткрыл один глаз. В вытянутом зрачке отразилось солнце - оно багровело, размазываясь по горизонту, по зыбкому савану испарений, похожему на марево разогретого воздуха над пустыней. Это было по-своему красиво... Но красота, наблюдаемая изо дня в день на протяжении многих лет, неизбежно становится обыденностью.
Хозяин шевельнулся, разминая затёкшие члены, зевнул во весь неисчислимый легион зубов и в который раз подумал: "Надо бы обратно в спячку" - зная, что не сделает этого сегодня, как не сделал вчера и позавчера. Может быть, позже... Пока ему не слишком наскучило пребывать тут, наблюдая извечный бег светила по грязно-жёлтому небосводу.