– «Люгер», – подтвердил Марелли. – Девятимиллиметровый с дулом в тридцать восемь дюймов. Дежурный полицейский проверил.
– Он был зарегистрирован?
– Скажешь тоже!
– Глупый сукин сын! – заметил я. – Думает, законы придумали не для него! – Я снова вздохнул и посмотрел туда, где Эд изо всех сил старался уменьшиться, чтобы его не заметили. – Пошли, Эд, настало время поработать!
Эд с трудом поднялся на ноги. Большой мужчина с ярко-рыжими волосами и с переносицей, сломанной сбежавшим заключенным – еще в 1945-м. Так получилось, что этот самый сбежавший оказался коротышкой около пяти футов, и Эду с тех пор приходилось выслушивать многочисленные подтрунивания насчет его сломанного носа, хотя все мы знали, что зек воспользовался свинцовой трубой.
– Беда с тобой, Марелли, – сказал он глубоким басом, – ты слишком близко к сердцу принимаешь свою работу. Марелли изумился:
– Разве я виноват, что какой-то мальчишка случайно пристрелил своего брата?
– Что? – переспросил я, беря пальто с вешалки и напяливая его. – Что ты сказал, Марелли?
– Это был ребенок, – повторил тот. – Десятилетний мальчишка. Он показывал «люгер» своему младшему брату, а револьвер выстрелил. Ну и… Черт! Сам знаешь, как это бывает!..
Я старательно обернул шею шарфом, а потом застегнул пальто.
– Напрасная трата времени, – сказал я. – И почему полиции всегда приходится вмешиваться в личные драмы?
Марелли остановился у стола и бросил на него листок с вызовом.
– Каждое убийство для кого-то личная драма, – буркнул он. Я вытаращил на него глаза и проводил взглядом до двери. Он махнул нам рукой и вышел.
– Перлы полицейской мысли, – заметил Эд. – Ладно, давай покончим с этим!
Было жутко холодно, так холодно, что мороз кусал за уши и за руки, и возникало непреодолимое желание прижаться к пузатой печке. Эд поставил «меркурий» позади патрульной машины с белым верхом, и мы выбрались наружу, тут же растеряв тепло автомобильного салона. Патрульный полицейский стоял у выкрашенного белой краской штакетного заборчика, огораживающего маленький домик. Воротник его форменной куртки был поднят, а из глаз и носа текло. Весь его вид красноречиво свидетельствовал о том холоде, который и мы тут же почувствовали.
Мы с Эдом подошли к патрульному, и он приветственно отсалютовал, а потом принялся хлопать руками в перчатках, стараясь согреться.
– Я ждал вас, сэр, – сказал он. – Мое имя Коннерли, это я приехал по вызову.
– Старший детектив Уиллис, – представился я. – А это – мой напарник, Эд Дейли.
– Приветик! – сказал Эд.
– Это Бог знает что, не так ли, сэр?
– Мне это дело не кажется очень уж из ряда вон выходящим, – вставил Эд. – Мальчик просто показывал трофей своего старшего брата. И «бах!» Его младший братишка мертв. Такое случается семь раз в неделю.
– Конечно, сэр, я только хотел сказать…
– Вся семья в доме? – спросил я.
– Только мать, сэр. Это осложняет положение, видите ли.
– И почему же? – уточнил я.
– Ну, сэр, она вдова. Трое сыновей. Старший убит на войне. Тот самый, что прислал домой «люгер». А теперь еще и это. Сэр, вы понимаете, что я хочу сказать.
– Естественно, – сказал я. – Давайте войдем в дом, пока я не превратился в сосульку.
Коннерли проводил нас до двери и постучал в нее. Эд посмотрел на меня украдкой, и я понял, что этот пикник на свежем воздухе радует его не больше, чем меня.
Дверь сразу же отворилась, и перед нами предстала женщина небольшого роста с быстрыми голубыми глазами. В молодости она, наверно, была красавицей, но это было очень давно, теперь ее красота бесследно исчезла, оставив взамен лишь иссушенную, морщинистую оболочку. Остались только глаза, которые свидетельствовали о том, что было когда-то. Глаза, затуманенные сдерживаемыми слезами.
– Это старый детектив Уиллис со своим напарником, миссис Оуэнс, – сказал Коннерли.
Миссис Оуэнс слегка кивнула и сильнее запахнулась в шаль от ветра, который проникал в открытую дверь.
– Можно нам войти, мэм? – спросил я.
Похоже, вдова тут же вспомнила о правилах приличия.
– Ну конечно же! – сказала она. – Пожалуйста, входите. Голос ее оказался значительно сильнее, чем можно было ожидать, и я подумал, что она не так уж и стара, как кажется на первый взгляд. Вдова, один сын которой убит на войне. Известия о смерти еще и не такое делают с людьми! Живые становятся страшнее мертвецов.
– Извините за беспокойство, – сказал я, чувствуя жуткую неловкость, как всегда в подобных ситуациях. – Тем не менее закон требует от нас проведения расследования, и…