Я смотрел, как они приближаются, как размахивал руками Виктор, как Люся печально взглядывала на него и как таращила на него глаза какая-то пигалица, идущая рядом.
— Вот она, — сказал я, — та, что повыше.
— Эта? — выпятил нижнюю губу Боря. — Ну и что? Рядовой товарищ.
— Таких тыщи, — сказал Иван, — во Владике таких пруд пруди. Идешь по улице — одна, другая, третья… Жуткое дело.
Мои товарищи зафыркали, глядя на Люсю, но я-то видел, какое она на них произвела впечатление.
— Если хочешь, можно вмешаться, — тихо сказал мне Боря.
Конечно, можно вмешаться. Так бывает на танцах. Отзываешь его в сторону. «Простите, можно вас на минуточку? Слушай, друг, хорошо бы тебе отсюда отвалить. Чего ради? Прическа твоя мне не нравится. Давай греби отсюда. Мальчики, он какой-то непонимающий». А к нему уже бегут его ребята, и начинается. Глупости все это. Ничего хорошего из этого не получается. К тому же, в общем-то, это стыд один, хотя и спайка и «все за одного»… А Виктор Колтыга — парень на все сто. Разве он виноват, что ростом вышел лучше, чем я, и возрастом солидней, и профессия у него земная? Морякам в любви никогда не везло.
Люся подняла глаза, увидела меня и вздрогнула. Подошла и стала глупости какие-то говорить, как будто никогда и не получала десяти моих писем со стихами. Я отвечал независимо, цедил слова сквозь стиснутые зубы. Ладно, думал я, точки над «и» поставлены, завтра мы выходим в море.
А она так ловко подсунула мне свою подружку, пигалицу какую-то, и отошла борт к борту с Виктором Колтыгой.
— Правда, вы поэт? — спросила пигалица.
— Еще какой, — сказал я.
Поэт я, поэт, кому нужен такой поэт?
Люся с Виктором мелькали за сараями.
Боря с Иваном издали кивали мне на пигалицу и показывали большие польцы: вот такая, мол, девочка, не теряйся, мол.
Я посмотрел на нее. Она боролась с ознобом — видно, холодно ей было в фасонистом пальтишке. Пальтишко такое, как мешок, книзу уже, а широкий хлястик болтается ниже спины. А личико у нее худенькое и синенькое, наверное, от луны, наверное, у нас сейчас у всех физиономии синенькие, а она кусает губы, как будто сдерживается, чтобы не заплакать. Мне жалко ее стало, и я вдруг почувствовал, что вот с ней-то у меня есть что- то общее.
— Вы, видно, недавно из Европы? — спросил я.
— Осенью приехала, — пролепетала она.
— А откуда?
— Из Ленинграда.
Она посмотрела на меня снизу, закусив нижнюю губу, и я сразу понял, в чем дело. Я для нее не такой, какой я для Люси. Я для нее здоровый верзила в кожаной куртке, я для нее такой, какой для Люси Виктор, я — такой бывалый парень и сильный, как черт, и она меня ищет, прямо дрожит вся от страха, что не найдет.
Я подумал, что все мои стихи, если внести в них небольшие изменения, пригодятся и для нее и ей-то уж они понравятся, это точно.
— Как вас звать-то? Я не расслышал.
— Нина.
— А меня Гера.
— Я расслышала.
— Вы замерзли?
— Н-нет, н-ничего.
— Нина!
— Что, Гера?
— У меня здесь очередь за апельсинами.
— А я уж получила, хотите?
— Нет, я лучше сам вас угощу. Вы, Нина, не пропадайте, ладно?
— Ладно, я тут с девочками побегаю.
— Ладно. А потом мы пойдем в столовую, потанцуем.
— Потанцуем?
— Там есть радиола.
— Правда?
— Значит, договорились? Не исчезаете?
— Ну что вы, что вы!
Она побежала куда-то, а я смотрел ей вслед и думал, что она-то уж не исчезнет, это точно, что я сменю киноленту снов и, может быть, это будут веселые сны.
Я пошел к столовой. Еще издали я заметил, что наша очередь сильно подвинулась вперед. Тут я наткнулся на парня-корреспондента. Он фотографировал сидящих у костра нанайцев и хоровод вокруг них. Я подождал, пока он кончит свое дело, и подошел к нему.
— Много впечатлений, корреспондент? — спросил я его.
— Вагон.
— Ну и как?
— Хорошо здесь у вас, — как-то застенчиво улыбнулся он. — Просто вот так! — и показал большой палец.
— Хорошо? — удивился я. — Что тут хорошего? А, романтика, да?
— Ну, может, и не хорошо, но здорово. И романтика — это не то слово. Летом приеду еще раз. Возьмете меня с собой в море?
Я засмеялся.
— Ты чего? — удивился он.
— Вы не писатель?
Он нахмурился.
— Я пока что маленький писатель, старик.
— Мало написали?
— Мало. Всего ничего, — засмеялся он. — Вы, Гера, небось больше меня написали, несмотря на возраст.
— А вы знакомы с поэтами?