— Ваш поступок станет прекрасным стереотипом для копирования, — сказал второй чужак.
— Эээ… — выдавил из себя человек, все еще пытаясь схватиться.
— Очень мудро и дальновидно, что вы решили убрать синкретическую управляющую модель с вашей планеты, — сказал первый инопланетянин.
— Ее присутствие в вашем мире, — добавил второй, — создавало бы внутривложенный парадокс и было бы жестоким преступлением против законов логики и физики.
— Ага…
— Мы пока не установили, кто и почему оставил модель на Земле, но его поступок будет наказан, — изрек первый.
— На нашей планете такое карается заключением в пространство пониженной мерности, или же отсечением интуиции, по выбору судьи, — строго отметил второй.
— Итак, позвольте, мы примем у вас синкретическую модель!
Второй чужак приблизился к Уильяму и взял некими частями тела банку с муравьями.
— Мы были бы счастливы отблагодарить вас, — вымолвил первый, — но боимся унизить вашу мудрость своей благодарностью.
— Ну, да, — буркнул Уильям, украдкой оглядываясь по сторонам.
— Мы позволим себе лишь предложить вам небольшой сувенир, — проговорил второй чужак и выдвинул из части тела прямоугольную коричневую коробочку. Мистер Браун с немым восторгом схватил сувенир: тот имел строго определенную форму и понятный цвет.
— Не желаете ли осмотреть нашу планету? — поинтересовался первый.
— Время… нету… — промычал Уильям, мечтая лишь об одном: оказаться на Земле.
— Что ж, разумно, — согласился чужак, — ваш организм не имеет лифузорной системы, так что здешняя химентация может нанести вам вред.
— Прошу вас, — сказал второй и частью тела указал направление.
Справа сверху от себя Уильям Браун увидел паутину. С замиранием сердца тут же ткнул в нее рукой и прорвал пространство. Давление гравитации вытолкнуло его в червоточину, и, спустя вздох, он стоял на коленях среди кустов в лесу штата Мэн, мычал и выхаркивал слюну. Вокруг носился обезумевший от счастья Казак и лизал хозяина то в лоб, то в затылок.
Только вернувшись домой, Уильям Браун открыл коробочку с регуланским сувениром. Внутри оказался крупный жук, похожий на майского, застывший в стеклянистой капле смолы.
Мистер Браун не решился выбросить сувенир, а тем более — уничтожить. Все-таки эта вещь проделала семьдесят семь световых лет… Он отнес коробочку с жуком в подвал, сунул в давнюю выемку в стене, заложил кирпичом и больше никогда не смотрел на нее. Это была самая страшная штука, которую Уильям когда-либо видел.
Маленькие давние истории
АЛИЯ
— Мама, я хочу спросить. Ты говоришь, что мой дед и отец — оба были достойными людьми, славными воинами, и оба погибли в схватке, как подобает мужчине. Ты говоришь, оба отправились на небесный пир к богам, поскольку умерли с мечом в руке. Ты говоришь, что в моих жилах течет их кровь, и в этой крови больше стали, чем воды. Я счастлив это слышать, и люблю их, и восхищаюсь ими… Но ты всегда много рассказываешь про деда, и мало — про отца. Пожалуйста, мама, расскажи мне о нем! Каким он был? Как он погиб?..
Желтый Лес слыл весьма неспокойным местом, и на то были причины. Лишь узкая речушка отделяла его от больших степей, а степи лежали уже вне власти короля и кишели кочевниками. Потому Желтолесный барон всегда держал в замке крепкое войско, а его рыцари славились отвагой на все королевство.
Некогда на службе барона состоял сэр Харольд Бурелом. Оправдывая прозвище, был он здоров и силен, как ломовая лошадь. Широк в плечах, могуч, крепок, потому хорош с копьем или боевой секирой, но как для мечника несколько медлителен. Говорил громко, а смеялся тихо, в бороду. Уважал лошадей, умилялся собакам, презирал деньги, оттого никогда их не имел. Словом, был рыцарь как рыцарь — не хуже иных.
Воины баронской дружины редко обзаводились семьями: кто почитал это скукой смертной, кому недосуг было, а кто попросту не рассчитывал надолго задержаться в нашем суетном мире. У сэра Харольда сложилось иначе. Когда стрела степного конного лучника вошла ему в глотку, сэр Харольд оставил по себе вдову и дочь.
Девочку звали Алией, ей тогда едва исполнилось пять. Печальный день похорон плохо запомнился ей. Много чужих больших мужчин в железе; бесформенное восковое чучело с мерзким оскалом на лице, ничуть не похожее на отца; огромный костер, и мать шепчет: «Папа теперь на пиру у богов, он радуется сейчас» — и до красноты трет глаза.