«Я не леди, — думала Алия, — я не похожа на леди, и не хочу быть на нее похожей. Так зачем полагаться на то, чего во мне нет?..»
Было и другое, что Алия осознавала не вполне. В хрупком своем девичьем теле она давала призраку приют. Он продолжал жить в ней и жить ею. Отказать ему в этом дочь рыцаря не могла.
Вопреки опасениям матери, парни рано начали интересоваться бойкой, дерзкой, вечно неопрятной Алией. Ради средств к существованию, вдова превратила свой большой дом в постоялый двор с таверной. Дочка помогала по хозяйству; в людные дни, когда служанки не справлялись, даже разносила эль гостям, так что мужчин всевозможных калибров навидалась она вдоволь: ремесленных мастеров с подмастерьями, заезжих купцов, городских стражников, наемных стрелков, оруженосцев… порою бывали и рыцари. Многие — особо те, кто помоложе — заговаривали с нею, подмигивали, норовили ущипнуть или усадить рядом с собою, приобняв за талию. Алия с любопытством слушала их тогда, когда они говорили о войне: когда компания мечников принималась с жаром обсуждать какой-нибудь турнирный поединок, припоминая и обсасывая каждый выпад; когда иной разведчик леденяще вкрадчивым тоном рассказывал товарищам небылицы о жестокости кочевников… В других случаях мужчины не вызывали у Алии интереса: им также было далеко до непогрешимого бессмертного сэра Харольда.
Впрочем, однажды вышел случай. Широкий костью зажиточный купец остановился у них, и за ужином в общей зале Алии выпало его обслуживать. Она замешкалась возле компании оруженосцев, щедрых на рыцарские сплетни, и купец грубо прикрикнул на нее:
— Эй, девка, поживее там!
Алия, не торопясь, поочередно обошла все столы, и лишь последним подошла к купцу с кружкой эля.
— Ты совсем оглохла?! — возмутился гость. — Я звал тебя еще до заката!
— Вы звали какую-то девку, ко мне вы не обращались.
— Ах, дерзить вздумала! Ну, наглая тощая пигалица!
— Я худая и дерзкая, вы — толстый и кривозубый… Бог каждому дал недостатки, чтобы люди не зазнавались.
— Вижу, ты совсем не обучена прислуживать честным людям. Что ж, я тебя подучу.
С этими словами он схватил Алию, развернул к себе задом и отвесил три крепких звучных шлепка. Отпустил, и ожидал того, видимо, что девчонка заревет и попросит прощенья, или убежит жаловаться кому-то. Вместо этого она холодно произнесла:
— Вы чертовски правы, сударь: меня никто не учил прислуживать. Алия, дочь сэра Харольда, рыцаря баронской дружины, благодарит вас за науку.
Затем она отхлебнула хмельного варева из его кружки — и ушла.
Матери Алия не сказала ни слова, однако случай этот и сам нахальный купчина не шел у нее из головы. «Отец никогда не бил меня!» — думала она, и чувствовала не только возмущение. Нечто еще было, такое неудобное, угловатое, что так просто не выбросишь… А еще, у купца была очень сильная рука. Боевая секира пришлась бы ему впору.
В следующие три дня купец обедал и ужинал у них, и всякий раз Алия вызывалась обслуживать его, даже когда не было в том нужды. Он только называл заказ, а она отвечала только: «Да, сударь». Он всякий раз давал ей лишнюю пару монет, она говорила, наклонив голову: «Благодарю, сударь» — и оставляла монеты на столе. В третий день он сказал:
— Алия, ты это… не держи на меня зла.
— Даже не думала, сударь, — ровно ответила она. — Можно вызвать человека на поединок, а можно простить, но злиться в любом случае бесполезно.
— Девочка с перцем!.. — купец широко улыбнулся. — Отец, пожалуй, гордится тобой.
— Гордится, — уверенно ответила Алия.
— Небось, и скакать верхом умеешь? И стрелять?
— Изволите убедиться? На рассвете в саду. Я собью больше яблок, чем вы… — тут она не удержалась от выразительного взгляда на выпирающий купеческий живот: — …и объеду верхом всю крепость, пока вы взберетесь на коня.
…Вечером пятого дня купец явился к вдове сэра Харольда и попросил руки Алии.
Жизнь Алии преобразилась вдруг — словно ловкие пальцы перевернули монету, и горбоносый профиль короля обратился вздыбившимся грифоном. Дочери рыцаря казалось порой, что ее душу каким-то чудом всунули в тело другой особы, и та, другая, была маленькой девочкой.
Желая уберечь дитя от мирских невзгод, родители порою до того оберегают его, что тщедушная жизнь ребенка оказывается начисто отгорожена от мира, упакована в плотную, душную мешковину, сотканную из заботы и опеки. Нечто подобное представляла собою и супружеская жизнь Алии.