Слуга все слышал у двери, он появился мгновенно:
- Что прикажете?
- Беги за безумной.
- Она еще здесь, господин судья.
- Ну так введи ее. Присядьте, полковник....
Граф Дидерих продолжал стоять посреди комнаты, а минуту спустя вошла Христина Эвиг, угрюмая и тупо смеющаяся, какой она вышла.
Слуга и служанка, заинтересованные происходившим, стояли на пороге, разинув рот. Высокомерным движением полковник подал им знак удалиться, затем скрестил перед мейстером Шварцем руки:
- Ну-с, сударь, - воскликнул он, - какие указания надеетесь вы получить от этой несчастной?
Судья попытался заговорить; его толстые щеки задрожали.
Хохот безумной походил на рыдания.
- Господин полковник, - проговорил, наконец судья, - эта безумная женщина - в том же положении, как и вы; вот уж два года, как она потеряла своего ребёнка; от этого она и сошла с ума.
Глаза полковника налились слезами.
- Дальше? - спросил он.
- Она только что заходила ко мне; кажется, у неё был проблеск сознания, и она сказала мне...
Мейстер Шварц смолк.
- Что же?
- Что она видела женщину, уносившую ребенка!...
- О!
- Но, думая, что она говорит это в безумии, я отослал ее...
Полковник горько усмехнулся.
- Вы отослали ее, - сказал он.
- Да... мне показалось, что она тотчас же впала снова в свое безумие.
- Еще бы! - вскричал граф гремящим голосом, - вы отказываете в своей поддержке этой несчастной... вы уничтожаете ее последний луч надежды.... вы доводите ее до отчаянья... вместо того, чтобы поддержать и защитить ее, согласно вашему долгу!.. И вы смеете оставаться на вашем месте!... вы смеете получать ваш оклад!... о! сударь!
И приблизившись к судье, на котором дрожал парик, он прибавил тихим, сдерживаемым голосом:
- Вы - негодяй!... Если я не найду своего ребенка, я убью вас, как собаку.
У мейстера Шварца большие глаза выкатились на лоб, руки растопырились, из пересохших губ не вырывалось ни слова: ужас держал его за горло, и к тому же он не знал, что отвечать.
Вдруг полковник повернулся к нему спиной и, приблизившись к Христине, смотрел на нее в продолжение нескольких секунд, потом сказал, возвышая голос:
- Добрая женщина, постарайтесь ответить мне... Послушайте... ради Бога... ради вашего ребенка... где вы видели ту женщину?
Он умолк, а бедная безумная пролепетала жалобным голосом:
- Дёйбша!... Дёйбша!... Они убили ее!...
Граф побледнел и в ужасе схватил безумную за руку.
- Отвечайте мне, несчастная, - воскликнул он, - отвечайте мне!...
Он стал трясти ее; голова Христины откинулась назад; дикий хохот вырвался у нее, и она сказала:
- Да... да... все кончено.:. Злая женщина ее убила!
Тут граф почувствовал, что его колени подкашиваются; он скорее упал, чем сел, в кресло, облокотившись на стол, держа бледное лицо руками, с неподвижным взором, словно прикованным к ужасающему зрелищу.
А минуты следовали за минутами, медленно, среди молчания.
Часы на башне пробили десять; их звон заставил вздрогнуть полковника. Он встал, открыл дверь, и Христина вышла.
- Сударь... - проговорил мейстер Шварц.
- Молчите! - прервал полковник, бросив молниеносный взгляд.
И он последовал за безумной, спускавшейся по тёмной улице.
Ему в голову пришла странная мысль.
"Все потеряно, - сказал он себе, - эта несчастная не может рассуждать, не может понять того, чего от нее требуют, но она видела что-то: ее инстинкт может указать ей дорогу".
Бесполезно прибавлять, что судья был в восторге от такого исхода дела. Достойный представитель юстиции поспешил запереть дверь на два поворота; затем его душой овладело благородное негодование:
- Угрожать человеку, подобному мне! - воскликнул он, - хватать меня за ворот... О! Господин полковник, мы увидим, существуют ли законы в этой стране... Завтра же отправлю жалобу его сиятельству, великому князю, и разоблачу поведение его офицеров и т. д.
III
Между тем граф следовал за безумной, и, под странным влиянием чрезмерного возбуждения чувств, он видел ее ночью, среди тумана, как среди дня; он слышал ее вздохи, ее несвязные слова, несмотря на беспрерывные порывы осеннего ветра, завывавшего среди пустынных улиц.
Несколько запоздалых горожан, подняв до затылка воротники пальто, засунув руки в карманы и надвинув фетровые шляпы на глаза, пробегали время от времени по тротуарам; слышно было, как запирались двери, как ударялась о стену плохо прикрепленная ставня, как катилась по улице черепица, снесенная ветром; потом снова проносился безбрежный поток воздуха, покрывая своим заунывным голосом всякий звук, всякий свист, всякий вздох.