Едва погрузила эта отвратительная тварь свой взгляд в темноту, как тотчас же бросилась вверх по лестнице с неожиданным проворством.
Но было слишком поздно: полковник вскочил со шпагой в руке, и уже держал мегеру за край юбки.
- Где мой ребёнок, негодяйка? - прокричал он, - где мой ребёнок?
На его львиное рычание гиена повернулась, ударяя наугад топориком.
Наступила ужасная борьба. Женщина, поваленная на лестнице, пыталась кусаться. Лампа, упавшая с самого начала на пол, продолжала гореть, и ее мигавший на сырой плите фитиль отбрасывал подвижные тени на сероватый фон стены.
- Где мой ребенок? - повторял полковник. - Отдай мне моего ребенка, или я убью тебя!
- Ну! как же! получишь ты своего ребенка, - насмешливо отвечала задыхавшаяся женщина.
- Погоди! не все еще кончено... верно... у меня хорошие зубы... негодяй душит меня... - Эй!... там наверху... оглохли вы! - пусти меня... я... я все скажу!..
Она, по-видимому, уже изнемогала, когда с лестницы скатилась другая мегера, старше первой, более свирепая, с криком:
- Я здесь!
Она была вооружена большим ножом мясника, и граф, подняв глаза, увидел, что она выбирала место, чтобы ударить его между плеч.
Он счел себя обреченным: лишь ниспосланная Провидением случайность могла бы его спасти. Безумная, остававшаяся до сих пор бесстрастной зрительницей, бросилась на старуху, крича:
- Это она... вот она... а! я узнаю ее... она не уйдёт от меня.
Вместо ответа фонтан крови залил чулан: старуха взмахом ножа перерезала горло Христины.
Все это было делом секунды.
Полковник успел подняться на ноги и принять оборонительное положение. Видя это, обе мегеры стремительно взбежали по лестнице и исчезли в темноте.
Коптившая лампа уже догорала, и граф воспользовался её последним мерцанием, чтобы последовать за убийцей.
Но когда он дошел до верхушки лестницы, благоразумие посоветовало ему не идти дальше.
Он слышал, как внизу хрипела Христина, и как капли крови стекали со ступеньки на ступеньку среди молчания. Это было ужасно!.. Слышно было, как на другом конце, в глубине вертепа, что-то передвигали, и граф мог опасаться, что обеим женщинам придет в голову бежать через окно.
Незнакомство с местом в течение нескольких мгновений удерживало графа на одном месте, как вдруг луч света, проскользнувший сквозь стеклянную дверь, дал ему возможность рассмотреть оба окна комнаты, выходящих в тупик, освещенных снаружи. В то же время он услышал, как на улице чей-то грубый голос закричал:
- Э! что это здесь делается!.. открытая дверь!.. ишь ты, ишь ты!
- Ко мне, - закричал полковник, - ко мне!
В тот же миг свет скользнул в лачугу.
- Ох! - произнес голос. - Кровь!.. черт.. я не ошибаюсь... - это Христина!..
- Ко мне! - повторил полковник.
Тяжелые шаги раздались по лестнице, и бородатая голова вахтмана Зелига, в своей огромной котиковой шапке, с козьим мехом на плечах, появилась на верхушке лестницы, направляя свет фонаря на графа.
Вид мундира изумил этого честного малого.
- Кто тут?- спросил он.
- Взбирайтесь наверх... молодец... наверх!..
- Виноват, полковник... Дело в том... что внизу...
- Да... только что убили женщину... убийцы здесь.
Тогда вахтман взошёл на последние ступеньки и, подняв фонарь, осветил логовище: это был чулан, вышиной не более шести футов, примыкавший к двери той комнаты, в которой укрылись обе женщины; лесенка, ведшая на чердак слева, суживала еще более его пространство.
Бледность графа удивила Зелига; тем не менее он не посмел обратиться к нему с вопросом, но последний сам спросил его:
- Кто живет здесь?
- Две женщины, мать и дочь; их называют в квартале Рынка "две Иозели". Мать торгует мясом на рынке, дочь делает колбасы.
У графа, вспомнившего тут слова Христины, произнесенные ею в бреду: "Бедная девочка... они убили ее!", - закружилась голова; предсмертный пот выступил на его лице.
Благодаря самой ужасной случайности в то же мгновение он заметил за лестницей маленькое шотландское платьице, в красных с синим клетках, маленькие башмачки, подобие шапочки с черным помпоном: все это было брошено там, в темноте. Он задрожал, но непобедимая сила влекла его - увидеть, рассмотреть все собственными глазами. Он приблизился, дрожа с ног до головы, и поднял эти маленькие тряпицы трепещущей рукой...