Этою-то мыслью проникнут обычай Православной Церкви, по которому принято совершать панихиды над гробами людей, просиявших в жизни чистотою и праведностью, но еще не прославленных Богом: заупокойным их поминовением Церковь земная хочет и им оказать помощь в восхождении к небесной славе, и на себя привлечь их молитвы и благословение. Тот же самый смысл должна иметь заупокойная молитва и о младенцах. Они невинны, чисты, очищены в водах крещения, а сознательных грехов совершить не успели и в таком безгрешном состоянии отошли в горний мир, хотя и не успели еще оказать подвигов благочестия и утвердиться в добродетели; молясь о них, мы способствуем им в восхождении к горней славе, а между тем и взаимно привлекаем на самих себя молитвы и благословение их чистых душ.
Но молитва о почивших младенцах может иметь еще и другой характер. Ина слава солнцу, ина слава луне, и ина слава звездам: звезда бо от звезды разнствует во славе. Такожде и воскресение мертвых, учит св. Апостол (1 Коринф. 15. 41–42). Отсюда ясно, что в небесной славе есть различные степени, в небесной жизни есть разные состояния. Из одной степени возможен восход к другой, из одного состояния выход в другое, высшее. Должно полагать, что состояние младенцев скончавшихся есть особое в своем роде состояние, что степень их блаженства в горних обителях не может быть из числа высших, так как они в жизни не боролись и не подвизались; но и в той степени должны быть свои высшие и низшие грани. Долго было бы раскрывать здесь все подробности учения об этом предмете, именно — как о загробном состоянии младенца, так и об отношении первородного греха, которому и они повинны, к таинству крещения и к тем остаткам ветхого человека, следы которого ясно видны во всяком возрожденном чрез крещение, не исключая опять же младенцев, — подробности, которые во все века затрудняли и затрудняют богословов, которыми особенно настойчиво занимались богословы средневековые, римско-католические. Только поставим на вид, что есть здесь наиболее положительного. Аз есмь Бог, вещает Господь, отдаяй грехи отцев на чаща до третьего и четвертого рода ненавидящих Мене (Исход. 22.5); отсюда ясно, что на детей переходят иногда не только грехи отцев, но и воздания за них. Кроме того, на детях может иногда лежать — и нередко лежит — клятва отцев, как лежала клятва Ноя на потомках Хама. Кроме того, всякий младенец, в беззакониях зачатый и во гресех рожденный, входя в баню крещения ветхим человеком, конечно, возрождается в человека нового, но так, однакоже, что жало греха начинает сказываться в нем тотчас по рождении, аще бы и един день жития его был на земли. Мы говорим: дитя невинно, дитя безгрешно, — но, конечно, только в том смысле, что оно бессознательно; — не грешить же совсем, хотя и бессознательно, хотя и невольно, оно не может, по греховной склонности человеческой природы. Грехи неведения, грехи невольные все же суть грехи, требующие очищения и прощения от Бога. Но о каком дитяти можно сказать, что оно не подлежит одной из этих без или даже всем им, что оно не подлежит каре за грехи отцев, или заклятию от кого-либо из своих предков, или примеси греховного яда, который и по возрождении в бане крещения быстро развивается в существе каждого из нас? Если же так, то можно ли колебаться в мысли, что молитва Церкви каждому почившему младенцу не только благотворна, пособляя ему возлетать к горней славе, но и нужна для очищения его пред всевидящим оком Божиим от всякия скверны плоти и духа, от всякого праотеческого и отеческого заклятия, от всякого возмездия за грехи прародителей и родителей? («Изв. по Каз. Еп.» 1875 г. №12. Свод указ. и замет., изд. «Паст. Собеседника», 366–369. Рук. д. с. п. 1896 г. №3. См. также I вып. Сборника, стр. 107).