Через какое-то время судно подняло паруса и поймало в них ветер.
Рутилий пригласил в свою каюту друга.
— Пусть женщины отдыхают... А ты, Евгений, здорово рисковал, посылая ко мне слугу с посланием... Но да лад но. Что дальше делать будем?
И снова этот вопрос, который не выходил из головы Евгения.
— Вот и давай ещё потолкуем... А что касается моего слуги, то скорее он бы умер, нежели позволил отобрать у него послание к тебе.
— Нашли бы у мёртвого.
— Я наказал при возникновении опасности изжевать и проглотить.
— Ты прав, когда писал, что на судне везти Гонорию до самой базы мизенского флота опасно, и я опять согласен с тем, чтобы высадить её где-нибудь на полпути. Лучше это сделать в Анконе... Во дворце хватятся и пошлют погоню в двух направлениях — по Фламиниевой дороге, которая ведёт из Равенны в Рим, и по морскому берегу, не без основания полагая, что ты увёз молодую Августу на моём корабле... Но всадник, какая бы резвая лошадь под ним ни была, раньше нас в порту Анконы не окажется. И Гонория до особой проверки успеет покинуть судно. К тому же у неё будет возможность затеряться среди поклонников богини Изиды. Да и потом, купив лошадей и крытую повозку, не так опасно вместе с повозками почитателей этой богини добираться до Рима, так как и из столицы приезжают сюда, ибо там храм Изиды давно разрушен... В Анкону мы прибудет поздно вечером. Повезло нам с попутным ветром. Вот таков мой план, Евгений.
— Блестящий план, брат! — воскликнул Октавиан. — Теперь мне не терпится поделиться им с Гонорией. Думаю, что она не спит...
Треволнения прошедшей ночи не позволили Гонории даже вздремнуть; она лежала с открытыми глазами, зато рядом Джамна спала как убитая.
Евгений, зашедши в каюту к ним, поцеловал возлюбленную, разбудил Джамну. Вошёл в каюту и ант Радогаст, которому препозит велел тоже поприсутствовать. Вчетвером они обсудили план, предложенный Рутилием, и нашли его годным к исполнению.
Ант очень обрадовался, когда ему Евгений подарил византийский меч акинак: ведь Радогаст снова, как воин, оказался при оружии. Но всё же сказал:
— Я на лук со стрелами больше надеюсь...
На судне нашли и лук с тетивой из лошадиных волос, и колчан со стрелами. Ант заметил, что у него на родине, в низовьях Днепра-Славутича, или Борисфена, как называют эту реку греки, тетиву для лука обычно делают из сухих бычьих кишок... Спросили у него, не выделить ли ему в помощь ещё одного человека. Радогаст выпрямился во весь рост, тряхнув русыми волосами, ответил:
— Справлюсь сам! — и погладил дугу лука, сделанную из крепкого дерева.
Столько смелости и отваги было у анта во взгляде, такой мужественностью и решимостью веяло от его сильной фигуры, что никто не возразил ему. К тому же чем больше людей станет сопровождать госпожу, тем подозрительнее...
— Хорошо... Но запомни, а лучше я скажу так, пусть и покажусь грубым: заруби, Радогаст, себе на носу — сторонитесь больших дорог, особенно Фламиниеву... А окажетесь на берегу Тибра, не вздумайте продать повозку и лошадей, чтобы сесть на барку и плыть по реке... Хотя это было бы удобнее, но на пристани в Риме вас могут выследить... — напутствовал Евгений.
В Анкону прибыли благополучно, ошвартовались, и вскоре под покровом густой темноты Гонория, Джамна, снабжённые деньгами, и Радогаст с кожаным мешком за спиной, в который спрятали ещё и лук (акинак у анта незаметно висел под одеждами), сошли на берег.
Глядя им вслед до тех пор, пока они, сойдя с набережной, совсем не растворились во мраке ночи, Евгений почувствовал на щеке слезу: он ещё раз убедился в своей сильной любви к молодой Августе; в этот момент очень жалел, что на месте Радогаста не оказался сам...
Миопарона, отойдя от берега, снова взяла курс на юг; хотя Рутилий к Евгению питал братские чувства и ради него, как мы видели, готов был пойти на всё, но он всё же с облечением вздохнул, когда корабль покинула Гонория... Рутилий понимал, что радоваться этому кощунственно, но он как капитан отвечал и за команду, которой в случае разоблачения не поздоровилось бы, хотя она почти вся осталась в неведении происшедшего. Знати об этом лишь кормчий, рулевой и два матроса, подающих сходни. Но они поклялись молчать обо всём до своего смертного часа. Евгению для этого тоже пришлось раскошелиться.
Сердце Рутилия предчувствовало, что корабль непременно должны проверить, и рано утром, когда подул южный ветер австр, при котором наглухо закрывались двери в корабельную кухню, потому что он вредил пище, вперёдсмотрящий, находившийся наверху, в «вороньем гнезде» — мачтовой корзине, закричал: