— Борода, вместо тоги — лацерна[40].
— Да, ты права. Но был рабом, и вот уже тридцать лет, как мне сделали поворот[41]... Так что дети мои родились свободными. Хотя все люди рабы, один мудрец свободен[42]... Но дети мои стали жалкими потешниками, как и их мать, которая умерла. А я им вместо возницы, но, если надо, могу сплясать Циклопа[43]...
Джамна почувствовала, что кто-то тронул её рукой за плечо. Потом рука соскользнула вниз, легла на полуобнажённую правую грудь, рабыня дико вскрикнула, так как увидела, что рука вся густо заросла шерстью...
— А ну, негодница, прыгай обратно в фургон! — приказал старик вылезшей оттуда обезьяне. — Не пугайся, моя милая, — обратился к девушке. — Это наша обезьяна по имени Галла Плацидия... Вместе с козлом она представляет номер: «Императрица Плацидия верхом на своём очередном любовнике». Публика умирает с хохоту и бросает им дешёвые плоды.
Джамна громко рассмеялась, засмеялась и Гонория... Старик недоумённо пожал плечами: «С чего это женщины, не видевшие этот номер, вдруг развеселились?..»
— Сейчас, говорят, у неё новый любовник — смотритель дворца Евгений Октавиан... — продолжил говорить старик.
— Неправда это, — подала голос Гонория.
— Согласен... Я знаю, что его отправили на борьбу с пиратами, а любовники живут при дворе... И ещё говорят, что с ним сбежала и Гонория, дочь Плацидии. Но проверили корабль, на котором плыл препозит, а Гонорию не обнаружили...
Джамна при сих словах не смела даже обернуться и посмотреть на госпожу, чтобы ненароком выдать себя и Гонорию. Поэтому умница-рабыня повернула разговор на другую тему. Спросила старика:
— А ты, как и я, из другой страны будешь?
— Из Греции, моя милая. Продали меня сюда, в Гесперию[44], ещё мальчишкой. Хорошо служил хозяину, получил свободу. Верю в богиню, у которой три имени: Афродита — Урания — Анадиомена... И дети мои тоже верят в неё, зять...
— Значит, как и мы, вы тоже язычники, — снова соврала Джамна и, повысив голос, чтобы хорошо слышала Гонория, сказала: — Моя госпожа владеет в Риме несколькими инсулами...
— Нам приходилось в них жить. Крысы там бегают размером с кошку.
— Только не в моих инсулах, — поддержала игру Джамны Гонория.
— Тише, тише, — предупредила дочь старика. — Мы перевязали раненого, и он уснул... Пойдёт на поправку.
Встретились крестьянские телеги, в которые были впряжены быки; у некоторых на рогах привязано сено.
— Вишь, как бодливых отмечают... Чтоб люди не подходили к ним. Я бы чиновникам, которых нужно опасаться, ко лбу тоже что-нибудь привязывал, чтоб таких обходили. Да разве их стороной обойдёшь?!
Гонории к вечеру показалось душно в фургоне, да во сне стонал Радогаст. Попросилась наружу, и Джамна уступила ей место.
Помолчав, старик сказал:
— По имени я, госпожа, Хармид. Дочь моя Трифена, муж её Полемон, сын Филострат. Он ещё эфеб... — Увидев на лице римлянки удивление, пояснил: — По-эллински значит молодой гражданин от восемнадцати до двадцати лет. Ему девятнадцать.
— А я Дорида, — громко, чтобы тоже слышала Джамна, сказала Гонория. — Рабыню мою зовут Джамной, раба из Скифии[45] — Радогастом.
— Почему, милая моя, ездишь одна, без мужа?
— Нет у меня его... Вернее, был... Мы разошлись.
— О, нравы, нравы! Был, да сплыл... — улыбнулся старик. — А ты, госпожа Дорида, когда-нибудь страстно любила? — спросил Хармид без всяких обиняков.
Но Гонория восприняла этот вопрос как должное.
— Не только любила, но и люблю. У меня есть жених...
— Какой я дурак, моя милая!.. Надо было вначале всмотреться в твои глаза и разглядеть в них «любовные огоньки», можно было бы и не спрашивать.
— Но раз ты спросил, я и ответила...
— Да... И страдала, наверное?
— И страдаю...
— Я ведь тоже страстно любил их мать. — Хармид кивнул на фургон. — И сильно страдал оттого, что возлюбленная, ставшая моей женой, изменяла мне... Дети, конечно, не догадывались об этом.
— А где она сейчас?
— Я похоронил её в Сицилии. Она была родом оттуда.
— Как это печально, Хармид!
— Да, моя милая... Так же, как в элегиях поэта Проперция о своей любви к красавице Кинфии и её измене... Я хоть и грек, а хорошо знаю римских поэтов.
— Но, по словам Апулея, имя возлюбленной Проперция было Гостия...
— Проперций вначале пишет о счастье любить и победу свою над красавицей ставит выше победы принцепса[46] Августа над парфянами...