— Пардон, монсеньер. Пардон, мадам. О-о-о! Бонжур! Какое удовольствие, графиня. Вы все так же прекрасны и обворожительны. Пардон, монсеньер!
Они продолжали свой путь, и мгновение спустя Роберваль заметил поверх перекошенного плеча маркиза приближающуюся улыбку герцогини.
— Мой дорогой, — сказала она, поднимая руку так высоко, что Турнон не мог проигнорировать ее. — Это, несомненно, ваш день. Мы все ждем нашего дорогого Первооткрывателя.
— А как же адмирал? — спросил Турнон. — Это и его триумф. Картье — его протеже.
Д'Этамп взглянула на дверь.
— Что-то задерживает его. Он пожалеет, если пропустит прием Картье.
Турнон вспомнил про Роберваля.
— Мадам, позвольте представить вам моего дядюшку, господина де Роберваля. Я сватаюсь к его племяннице…
Герцогиня учтиво повернулась к Робервалю, но потом изумленно уставилась на него и взорвалась таким громким смехом, что разговоры вокруг нее утихли. Даже король обернулся на звуки столь любимого им голоса.
Мадам легонько хлопнула Турнона по плечу.
— Неподражаемый младенец! — сказала она так громко, чтобы ее могли услышать Генрих и Диана. — Вы появились при странном дворе, Роберваль: здесь бабушек лелеют как любовниц, а дедушки сватаются к детям. Сир, вы слышали: наш дорогой Турнон привел своего дядюшку.
Роберваль чувствовал, как бешено заколотилось его сердце. Теперь весь двор смотрел на него. Дофин поднялся, держа руку на эфесе шпаги, а его лицо стало таким же белым, как и платье. Но король прервал несколько затянувшуюся паузу. Он картинно запрокинул голову и расхохотался.
— Господи! Он находит чудесный омолаживающий источник в своем новом мире — и не приносит нам даже бокала воды, чтобы и мы сумели продлить молодость! Ну, Турнон, представьте своего дядю!
Роберваль поклонился, пытаясь сосредоточить внимание на пурпурном бархате, подоле мантии Франциска и золотых пряжках его туфель. Был ли это конец или только начало? Что же ему теперь делать? Заявление Турнона обеспечило Робервалю могущественных врагов и разрушило его планы. Что он скажет Элен? Но даже целуя королевское колено, он заметил, что Турнон остался стоять, лишь немного склонив голову. Сейчас Роберваль ненавидел его — за эту самоуверенность тоже.
— Роберваль? — спросил король. — Из Пикардии?
— Это был титул моего отца, Ваше Величество, полученный им от Людовика XII.
Франциск так внимательно разглядывал Роберваля, что тот снова начал дрожать, чувствуя, что может случиться что-то невероятное.
— То, что дано, может быть отобрано. А то, что отобрано, может быть возвращено. Новое лицо всегда желанно здесь, сударь… — его голос затих, и только после кивка Турнона Роберваль понял, что эта божественная аудиенция закончилась.
Король и весь двор смотрели на высокого и красивого рыцаря, который прошел через длинную галерею и грациозно преклонил колено перед королем, словно приглашая его на танец.
— Мои извинения, государь.
— Не стоило спешить, Филипп, — ответил Франциск, улыбаясь. — Мы не смогли бы начать без тебя — во всяком случае, сегодня.
— Семейные дела… — начал рыцарь, но король остановил объяснения.
— Королю нужны великие полководцы, Филипп, — он кивнул герольду. — Пригласите Первооткрывателя.
Рыцарь отошел к мадам д'Этамп.
— Значит, дела семейные, Филипп?
— Не слишком важные, — равнодушно отозвался Филипп.
— Однако ты заставил ждать короля… и меня, — заметила она, надув губы.
— У нас дружная семья, Анна, ты же знаешь, — ответил он, как бы предотвращая дальнейшие вопросы. — Турнон! — воскликнул он с дружеским кивком.
— Дорогой адмирал!
Только сейчас Роберваль понял, что перед ним — Шабо, но возможности для знакомства не представилось: зазвучали трубы, и в зал вошел низкорослый мужчина, обтянутый камзолом из коричневого бархата, с бегающими голубыми глазками.
Картье ожидали, но все присутствующие даже охнули при виде его спутников: это были два вождя, такие же величественные, как сам Франциск или его адмирал, со свитой диких воинов.
— Монсеньеры Доннакона и Домагайя, — едва вымолвил герольд.
Мантии из бобровых шкур с лисьими хвостами только наполовину прикрывали их бронзовые тела. Воины не впервые появлялись при дворе, но каждый раз их мужество и красота заменяли им одежды, заставляя относиться к ним, как к настоящим вельможам. Они преклонили колени, как это сделал Картье, и стояли так, пока король не подошел и не обнял его.