— Никогда не подходи к ним близко, — почти по слогам произнесла женщина. — Сейчас он спит, а спустя миг режет тебе горло заточенной крышкой от консервной банки.
Лицо девочки в тот момент более всего напоминало укутанное в тучи небо, вот-вот готовое разразиться плачем дождя.
— Впрочем, этот, похоже, уже некоторое время мертв, а значит, почти безвреден, — продолжила Ангелина шепотом. — Надо сообщить в службу по переработке органики, чтобы забрали тело на фабрику.
Любого, преступившего установленный Единым Советом закон, после короткого разбирательства посылали на Луну. Колония для неизлечимо больных на естественном спутнике нашей старушки официально существовала уже лет семьдесят — с тех пор, как Единый Совет решил, что на Земле и для здоровых-то места маловато. Немного позже в очередном припадке гуманизма и сострадания к неразумным элементам общества ЕС заменил смертную казнь и пожизненное заключение ссылкой на Луну. И с самого дня основания колонии в обществе циркулировали слухи, что под шумок в компанию к настоящим подонкам и приговоренным к жизни очень часто посылают всех неугодных. Всей правды наверняка никто никогда не узнает, но категорически отрицать такой возможности не следовало, потому как дыма без огня не бывает.
Бродяжничество, однако, преступлением в этом новом мире не считалось, поэтому попрошайки и прочего рода отребье до поры до времени могли чувствовать себя более или менее комфортно. Но сомневаться не приходилось, когда-нибудь — и этот день совсем не за горами — дойдет очередь и до таких вот «маленьких смешных старичков», ворохами грязного зловонного тряпья валяющихся на улицах и улочках Мегаполиса.
Ангелина бросила еще один взгляд на тело несчастного представителя вида теплокровных паразитов.
Малышка всхлипнула и наконец расплакалась. Служанка торопливо увела ее в сторону. Отправив недопитый кофе и смятый стаканчик в мусорную корзину, Ангелина не решилась взять еще одну порцию искусственной отравы.
Немного поколебавшись, она направилась в сторону любимого когда-то кафе «Атомик». Атмосфера в этой прокуренной забегаловке была та еще и не менялась десятилетиями: тонущие в пьянстве, ругани, обломках разбитых надежд и нереализованных планов люди, тонущий в окурках и прочем целую вечность неубранном мусоре заплеванный пол, тонущие в дыму дешевого синтетического табака и синтетической марихуаны силуэты, тонущий в собственном храпе сосед слева. Одним словом, это было не самое подходящее место для прилично одетой женщины средних лет и маленькой четырехлетней девочки, никогда не выбиравшейся за пределы скорлупы своего благоустроенного района.
В зале они не задержались, отправившись прямиком на второй этаж, где располагалось нечто вроде гостиницы для тех, кто мог себе это позволить. Таких среди постояльцев кафе «Атомик» было немного — основное большинство жило в «гробах» вдоль туннеля, соединявшего Нью-Дели с подземными комплексами. «Гробами» называли ящики полтора на два метра — места в них как раз хватало для того, чтобы там свободно поместилось человеческое тело. Стоило такое жилье всего ничего, а требований к комфорту у людей, докатившихся до подобного существования, уже не имелось никаких.
Помещеньице, в котором они очутились, жилым можно было назвать с огромным трудом. Посреди комнаты вальяжно располагался массивный стол с обшарпанной и изрезанной крышкой, у стены — истерзанный временем грязный матрац да колченогий стул с водруженной на него неприятной и до безобразия старой женщиной — вот и все убранство.
Хозяйка этой грязной и душной каморки весьма органично вписывалась в окружавшую ее атмосферу беспросветного уныния и запущенности. Клочья седых волос спадали на лицо, изъеденное годами беспробудного пьянства, тусклые татуировки на грязных трясущихся руках, обломанные ногти, бесцветный взгляд вечно расширенных зрачков, «козья нога», набитая синтетической дрянью, — более подходящего съемщика этой конуры и представить-то едва ли возможно.
— А, опять ты, — старуха ухмыльнулась, обнажив голые десны. — Я ждала тебя на днях. Что за девку ты с собой притащила? Я не потерплю у себя всяких там… — Она сделала жест рукой, считая его вполне достаточным, чтобы описать, каких именно девок она у себя не потерпит.
— Это дочь хозяина, — голос Ангелины был способен обратить в лед само солнце. — Я привела девочку, чтобы она поняла, в какое ничтожество жизнь может превратить человека.
— Что ж, учись, девочка, — проскрипела старуха, вперив в Мартину неприятный колючий взгляд. Увидев, что ребенок вот-вот расплачется от страха, она разразилась сухим каркающим смехом, но вскоре закашлялась. Кашель перешел в хрип, и несчастная хаотично зашарила по столу. Схватив подвернувшийся под руку стакан, наполовину наполненный каким-то коричневым пойлом, она разогнала пальцем скопившуюся на поверхности плесень, выловила и бросила на пол плавающие в стакане окурки и одним глотком выпила его содержимое.