– Сейчас, – пообещал я. – Но тебе, знаешь, что от печенья будет?
Ничего не будет, ответила она честным взглядом. Не жадничай.
Пришлось вытащить из холодильника последний кусок мяса. Хрюка набросилась с урчанием, умирает с голоду, видите ли, хотя скоро в двери не пролезет, я начал прихлебывать кофе, все тихо и уютно, как обычно...
И только одна мысль проскользнула тревожно: случайно ли позвонил Рыбаковский? Или как-то узнал, что я вхож к президенту?
Глава 15
В ноут-буке модем скоростной, переговоры оплачивает Кречет, и я после завтрака вошел в Интернет, около часа бродил по быстро меняющемуся меню. Я не хакер, да и не надо быть хакером, чтобы узнавать секретные сведения, нужно только уметь собирать и просеивать информацию.
Ближе к обеду я связался с канцелярией президента:
– Никольский на связи. Я бы хотел узнать...
– Минутку, – прервал меня бодрый энергичный голос. – Для вас сообщение. Если хотите хороший кофе, то знаете, где его найти. Я не понял, что это значит, но оставили его из...
– Я все понял, – прервал я. – Выезжаю.
– Что, простите?
– Говорю, я понял, кто оставил. Высылайте машину...
Сердце стучало часто, с удовольствием. Я внезапно ощутил, что мне почему-то захотелось ответить вот так, коротко и чуть ли не по-военному, что я и сделал, захотелось вылезти из раковины, и я сейчас вылезу.
В кабинете Кречета приглушенно работали три телевизора из десятка, за его столом бодались Яузов и Коган, рассматривая бумажонку, а Коломиец величаво разговаривал по переговорному устройству, осанкой давая понять невидимому собеседнику, что тому оказывают честь, позвонив из кабинета президента, и потому тот, ничтожный, должон бросить все и вся, выполнять быстро и с огнем преданности во взоре.
Кречет вошел бодрый, разгоряченный, словно только что упал-отжался, обрадовался:
– Виктор Александрович?.. Что-то случилось?
– Вы же знали, что приду, – уличил я. – Где обещанное?
– Уже смололи, – сказал он, защищаясь. – Старые запасы выпили эти двое крокодилов. Как компот хлещут! Нет, даже как пиво. Вот кто страну разоряет... Друзья, нам придется перебазироваться временно в другое здание. Недалеко, напротив. Тут мои ребята пошуруют, кое-что переставят. Не люблю я это золото и прочее хвастовство.
Охрана деликатно окружила нас еще в коридоре, я слышал, как вдоль стен унесся приказ обеспечить безопасность президента на территории Кремля. Генерал Чеканов, начальник охраны президента, пользовался случаем погонять своих разжиревших служак.
Ровные каменные плиты тянулись строго и торжественно во все стороны. Белые стены храмов и правительственных зданий вырастали словно сталагмиты из камня, устремлялись к синеве неба, там сверкали золотыми куполами нестерпимо радостно.
На всех фонарных столбах и даже на деревьях крохотные телекамеры, пусто как в пустыне Гоби, только у собора слева копошится народ, строят, таскают, облицовывают. Еще один храм, чуть дальше, тоже в лесах, там заново покрывают золотом купола.
Я шел по каменным плитам, подогнанным с такой тщательностью, что не видел такой ювелирной работы даже в храмах Ватикана, с удовольствием дышал чистым воздухом, здесь его увлажняют и очищают, не считаясь с затратами, Кречет и Коломиец шли впереди. Кречет что-то втолковывал министру культуры, а Коган обогнал меня, шел сзади, его шея вытянулась как у жирафа, а уши растопырились и двигались, как локаторы за вражеским самолетом.
– Мы слишком долго, – говорил Кречет напористо, – скрывали от народа, чтобы не пробуждать вражду к США, правду об экспансии. Это вы должны говорить всюду!... Коган, отстаньте! Вы на Геббельса больше смахиваете... Но сейчас США сами с их продвижением НАТО нарушили неписаное соглашение... И потому мы вправе по всей массмедии сказать правду о том, зачем было создано НАТО на самом деле. Как и вообще горькую правду о том, ради чего начинаются войны...
– Все из-за женщин, – сообщил Коган им в спины.
Кречет отмахнулся:
– Сейчас принято считать, что в старину войны велись для захвата рабов, за выходы к морям, за перехват караванных путей, а со времен крестовых походов войны пошли за идеи, будь это освобождение Гроба Господнего или от ужасов коммунизма... Увы, мир все тот же. Гитлер спешил сокрушить СССР не из-за коммунизма, он с ним прекрасно ладил: Польшу делил, хлеб и сало получал, пока бомбил Англию... Германии нужна была наша нефть, которой у них не было, наш хлеб, наше сало, наши богатства... Сейчас все это разжигает аппетиты у западных стран во главе с США. Для этого было создано НАТО...
Он уже повторялся, что выглядело занудством, так не похожим на краткого и афористичного Кречета. Еще в допотопные времена один мудрец изрек горькую истину: чтобы убедить кого-то, не надо изощряться в придумывании новых и новых доводов. Простой человек все равно не поймет, ему надо неустанно повторять одно и то же, пока не сочтет это своими мыслями.
Из храма неспешно и с театральной величавостью выдвинулась, как на сцену, группа священников. Рабочие почтительно расступились, попы небрежно рисовали в воздухе нечто вроде креста, словно рубили работяг вдоль и поперек, в середке блеснуло золотом одеяние тучного человека, похожего на большую копну. Длинная высокая шапка блистала золотом, воротник искрился оранжевыми икрами, в руке золотой посох, в другой что-то вроде кадила... нет, не кадило, но все равно золотое, двигался с рассчитанной медлительностью, но не от старости, как я понял, а для нужного эффекта. Вон глава либералов теряет очки только потому, что двигается быстро, говорит горячо и торопливо, тем самым разрушая в глазах простого народа образ загадочного и мудрого властителя.
Завидя нас, патриарх задвигался чуть быстрее, а двое священников, на ходу что-то нашептывая в сотовые телефоны, почти побежали к нам. Рядом со мной возбужденно засопел Коган:
– Как рассчитано!
– Вы думаете? – спросил я.
– Конечно, – ответил он оскорбленно. – Все-таки, я тоже гомо сапиенс. А что, не похож?
– Да нет, – ответил я, смешавшись, – об этом театре.
– А, – сказал он очень серьезно, и я понял, что он наконец-то составил себе мнение обо мне, – а то я могу рассматривать как выпад антисемита!
– Почему антисемит? – ответил я ему в тон. – Я к арабам отношусь неплохо.
– Я бы не назвал этот театр хорошим, – сказал он серьезно, явно допуская меня в команду удостоенных чести общаться с ним. – Не хочу оскорблять ваших глубоких религиозных чувств, но для развития... чего бы то ни было, даже театра, нужна конкуренция. А в этой отрасли нет борьбы за зрителя.
Я стиснул зубы. Все говорят одно и то же, только разными словами.
Кречет видел, что патриарх устремился к нему, сам сбавил шаг. На каменном лице ничего не отразилось, а когда патриарх подошел, издали размашисто его благословляя, Кречет почтительно наклонил голову. Я расценил как уважительный жест младшего по возрасту перед старшим, который к тому же ревностно следит, чтобы ему оказывали эти знаки внимания. Патриарх, похоже, предпочел понять иначе.
– Приветствую тебя, сын мой, – сказал он, протягивая руку.
– Здравствуйте, – ответил Кречет вежливо. Он наморщил лоб, явно стараясь вспомнить как зовут владыку православного мира, кивнул еще раз. – Здравствуйте. И по выходным, как вижу, не прекращаются работы?
– Все во славу Господа нашего, – ответил патриарх и перекрестился. За ним перекрестились все священники. Назвать ихнего бога вслух, по имени или званию, для них как для коммунистов пение Интернационала. Одни встают и вытягиваются, другие всякий раз крестятся. – Никакой труд не в тягость, если он в радость.
– Завидую, – вздохнул Кречет. – А у меня все время зарплату просят!
Он сделал движение пройти, не замечая повисшей в воздухе руки. Патриарх медленно опустил длань, спросил озадаченно:
– Ты крещен, сын мой?
Он снова поднял руку кистью вверх, может быть, генерал подслеповат и, как Ленин, не желает носить очки, такому хоть фигу под нос поднеси, не замечает. Я видел, как засуетились длинноволосые с телекамерами, стены и столбы заблистали вспышками телеблицев. Похоже, все ожидали, что Кречет все же приложится к длани владыки, демонстрируя единение власти духовной и власти светской, я ожидал, что Кречет просто пожмет протянутую руку, сделав вид, что понял жест патриарха так, однако Кречет с беспечностью развел руками: