В этот раз откровенно ничего не получалось, пока я не понял, что просто не хочу писать, потому что не хочу снова вставать в позу просвещенного лингвиста и объяснять, почему русскому языку особые беды не грозят. Не потому, что эта позиция неправильная. Она правильная, но она не учитывает меня же самого как конкретного человека, для которого русский язык родной. А у этого конкретного человека имеются свои вкусы и предпочтения, а также, безусловно, свои болевые точки. Отношение к родному языку не может быть только профессиональным, потому что язык – это часть нас всех, и то, что происходит в нем и с ним, задевает нас лично, меня, по крайней мере. Точнее всего об этом сказал Николай Глазков:
Я на мир взираю из-под столика:
Век двадцатый, век необычайный.
Чем он интересней для историка,
Тем для современника печальней.
Чтобы наглядно объяснить разницу между позициями лингвиста и обычного носителя языка, достаточно привести один небольшой пример. Как лингвист я с большим интересом отношусь к русскому мату, считаю его интересным культурным явлением, которое нужно изучать и описывать. Кроме того, я уверен, что искоренить русский мат невозможно ни мягкими просветительскими мерами (то есть внедрением культуры в массы), ни жесткими законодательными. А вот как человек я почему-то очень не люблю, когда рядом ругаются матом. Таким образом, я как просвещенный лингвист отношусь к нему с интересом, пусть исследовательским, и с определенным почтением как к яркому языковому и культурному явлению, а вот как обыватель мат не люблю и, грубо говоря, не уважаю. Вот такая получается диалектика.
Вообще, как и любой обыватель, я больше всего ценю спокойствие и постоянство. А резких и быстрых изменений, наоборот, боюсь и не люблю. Но так уж выпало мне – жить в эпоху больших изменений. Прежде всего меняется, конечно, окружающий мир, но брюзжать по этому поводу как-то неприлично, тем более что есть и приятные изменения. Может ли язык оставаться неизменным, когда вокруг меняется все: общество, психология, техника, политика?
(М.А.Кронгауз)
Сочинение
В наше время мы все чаще слышим на улице брань, нецензурную лексику, нелитературные слова. И главное достоинство нынешнего поколения в том, что оно нередко избегает этого, показывая тем самым высокий уровень своей культуры.
Нужно ли сохранять русский язык? Над этой проблемой рассуждает М.А.Кронгауз в тексте.
Автор говорит, что он не против брани, если она уместна. В то же время он подчеркивает, что без нее язык стал бы чище. Кронгауз говорит, что заимствования, неологизмы должны уживаться в языке – они делают речь выразительнее. Однако писателя охватывает страх, что однажды человек перестанет понимать родной язык из-за обилия смыслов одного и того же слова.
Таким образом, позиция автора заключается в следующем: нужно беречь, сохранять русский язык; все новшества в нем должны быть в меру.
Я полностью согласна с автором. Русский язык – это наше богатство, мы должны гордиться им и сохранять его.
Люди, чья речь чересчур обильна заимствованиями, нередко кажутся смешными. Об этом пишет А.Кнышев в статье «О великий и могучий русский язык!» Журналист высмеивает любителей различных новшеств в языке, показывая, насколько нелепой становится наша речь, перенасыщенная ими. Так, А.Кнышев призывает отказаться от чрезмерного заимствования, показывает, чем это может обернуться.
Проблема сохранения русского языка волновала многих писателей. Главная задача людей – сберечь его. К.И.Чуковский в произведении «Живой как жизнь» анализирует состояние русского языка, нашей речи и приходит к неутешительным выводам: мы сами искажаем и уродуем наш великий и могучий язык. Так, Чуковский открывает читателям глаза на современный русский язык, пытается побудить их к действиям, показывает, чем может обернуться невнимательное отношение к своей речи.
Текст М.Кронгуаза заставил меня задуматься о том, как важно следить за своей речью. Может быть, главная мысль автора и заключалась в том, чтобы заставить читателей начать бережно относиться к великому достоянию – русскому языку.
Исходный текст
То была первая тихая ночь в разбитом Сталинграде. Поднялась тихая луна над руинами, над заснеженными пепелищами. И никак не верилось, что уже нет нужды пугаться тишины, затопившей до краев многострадальный город. Это не затишье, здесь наступил мир – глубокий, глубокий тыл, пушки гремят где-то за сотни километров отсюда.