— Я изъял те слова из присяги, прошу поставить вашу подпись, — объяснил Тэнган цель визита и развязал фуросики.
Текст присяги был приготовлен в двенадцати экземплярах — шесть на японском и шесть на английском. Японский текст был написан тушью на лучшего сорта бумаге; такую обычно берут для свитков.
Камэсукэ Дзяхана развернул свиток и, подняв свое худое, с выпиравшими скулами и острым подбородком лицо, начал просматривать текст, держа его на вытянутых руках. На губах заиграла ироническая усмешка: те места, где были изъяты слова, закрывали умелые вклейки.
— Слушайте, — он обвел присутствующих взглядом, — вот текст присяги. Сейчас я ее вам прочту.
И с театральной важностью он начал читать: «Мы, избранные на основе доброй воли демократическим голосованием, облеченные законодательным правом при правительстве Рюкю, учрежденного с высокой миссией — повышение политического, экономического и социального благосостояния народа…» — далее в прежнем тексте следовали слова: «вместе с правительством США», теперь они были изъяты, — «…торжественно клянемся: честно и справедливо исполнять свой долг, возложенный на нас родиной — Рюкю».
Дзяхана прочел имена депутатов, чьи подписи следовали за текстом присяги, затем, оборвав чтение, посмотрел на Тэнгана.
— Уже все поставили свои личные печати, не так ли?
— Да, остались только вы, Дзяхана-сан.
— Генеральный секретарь Дзяхана, вы будете подписывать?! — зашумели присутствующие.
— Скверное дело!
— Совершенно непонятно, как поступить, — загалдели они и, встав со своих мест, окружили Тэнгана. Затем, не спрашивая разрешения, выхватили из фуросики остальные экземпляры присяги.
Тэнган даже вскрикнул: ведь они могли запачкать свитки — но так и не смог сказать ни слова. Когда он правил текст, мыл руки с мылом.
Разрешение убрать слова «вместе с правительством США» поступило в семь часов вечера. После этого они с начальником канцелярии Тоямой спешно взялись за работу. Если эти слова просто заклеить бумагой, то пустоты сразу же бросятся в глаза, поэтому они вырезали кусочки и вклеили новые, с заранее написанными иероглифами, так, чтобы не оставалось свободного места. Тэнган просто дрожал от страха, что при неосторожном движении вклейки оторвутся.
— Кто писал текст? — спросил один из присутствующих Тэнгана. — Председатель Законодательного собрания Уэхара?
— Не болтай чепухи! Какой японец напишет такое?! — возразил ему другой.
Тэнган оставил вопрос без ответа. Он точно не знал, кем был составлен этот текст. Образец принес председатель Уэхара. Тэнган же только вызвал каллиграфа и попросил его переписать. Текст на английском был отпечатан на машинке. И тем не менее было совершенно очевидно, что его писали не председатель Уэхара, и не премьер Иэ, и даже вообще не японец. Потому что, когда возник скандал из-за слов «вместе с правительством США», председатель Уэхара и начальник канцелярии Тояма, испугавшись, помчались за разрешением в Гражданскую администрацию оккупационной армии. Было около одиннадцати утра. А случилось вот что: когда Камэсукэ Дзяхану попросили поставить подпись и личную печать под текстом присяги, он отказался, заявив: «Я не буду подписываться под такой бумагой. Это противоречит нормам международного права. Оккупационная армия не должна насильно заставлять население оккупированной территории приносить присягу верности». После заявления Дзяханы решили просить американцев исключить слова «вместе с правительством США». Тояма специально заглянул в соответствующее положение Гаагской конвенции, на которое ссылался Дзяхана, и позвонил председателю Уэ-харе. Тот примчался, и вместе с Тоямой они отправились к американским властям. Около семи часов вечера, вытирая платком со лба пот, Тояма вернулся. Немало времени понадобилось, чтобы найти Верховного администратора — бригадного генерала Харриса и его помощника Риффендера. Тэнган предполагал, что текст присяги написан кем-то из подчиненных полковника Смита, начальника административно-юридического отдела. А перевел его на японский Уэхара, который прежде преподавал английский язык в средней школе. Но рассказать об этом членам Народной партии Тэнган не мог. Он только молча, с тревогой следил, как свиток переходил из рук в руки. И каждый раз, когда кто-нибудь небрежно разворачивал его на грязном столе, усыпанном табачным пеплом, арахисовой кожурой, залитом чаем, он с трудом сдерживался, чтобы не вскрикнуть.