Хозяин лишь для виду приторговывал старьем, на самом же деле ссужал деньги под проценты. И здорово на этом наживался. На шахте Окадзаки многие брали у него. И нам пришлось, когда в начале года от плеврита умирал отец и понадобились деньги сначала на больницу, потом на похороны. Мы еще не успели вернуть ссуду, как домой возвратился шестнадцатилетний братец Кунио, тоже подхвативший плеврит на чугунолитейном заводе в Ногате. Чтобы выпутаться из долгов, мать за проценты отдала сестру в семью старьевщика Таминэ, в няньки. Таминэ она очень приглянулась, и он сказал, что согласен взять ее в дом нянчить внука.
— Замучил меня, — в сердцах сказала я и протянула ребенка сестре, все еще висевшей на турнике.
— Положи его на траву, — раздосадованно ответила та, и не думая слезать с турника; зацепившись ногами за перекладину, отпустила руки и повисла вниз головой.
— Видала? — воскликнула она и, глядя на меня снизу вверх, рассмеялась.
Я положила на землю орущего младенца и зонтиком заслонила его от солнца. Он кричал все громче и громче. Я сбросила ранец и, промокнув платьем потную спину, позвала сестру.
— Еще немножко! Еще разок перекувырнусь — и все! — Вцепившись в перекладину, она взметнула вверх ноги, перевернулась и спрыгнула на землю.
— Ты вся мокрая, — сказала я, посмотрев на сестру.
Подолом она отерла пот с лица.
— Вечно хнычет, прямо не знаю, что с ним делать, — сердито пробурчала она и взяла на руки ребенка.
Он тут же умолк, будто и не плакал. Сестра улыбнулась мне и с нежностью сказала:
— Пойдем в тенек, Сэцуко.
— Пошли, — согласилась я и подняла ранец и помочи. Вдруг я вспомнила что-то очень важное. В ранце у меня лежало кое-что, что я собиралась подарить сегодня сестре.
— Ко-тян, хочешь вкусненького? — спросила я, устраиваясь рядом с ней под деревом.
— Вкусненького?
Сестра, отстранив от себя малыша, посмотрела на меня.
— Пастилы, — пояснила я, открывая ранец.
— Пастилы? Откуда она у тебя? — удивилась сестра.
Все-таки удивилась! Я обрадованно достала из ранца пастилу. Это была всего лишь четвертинка палочки — кусочек сантиметров в пять. Я разломила, содрав серебристую обертку, и протянула половинку сестре.
— На.
— Откуда это у тебя? — поинтересовалась сестра, протягивая руку. Она знала, что дома мы видели только бататовые лепешки на сахарине, а на пастилу и тому подобную роскошь денег никогда не хватало.
— Позавчера тетушка Танигути принесла. — Я откусила кусочек. Сестра тоже надкусила.
— Вкусно!
Сладко, вкусно — губы сами расплывались в улыбке.
— Чего это вдруг тетушка принесла пастилу? — спросила сестра, доев и облизывая пальцы.
— Она переезжает. На шахту Фудзисима в Акаикэмати. Позавчера пришла к матери прощаться и принесла пастилу.
— Понятно.
Она пришла, когда мать вернулась с работы и еще переодевалась. Мать попросила ее подождать, и тетушка ласково смотрела на нее, пока она снимала грязные рабочие шаровары и натягивала юбку. Потом серьезно сказала:
— Ну вот, пришла попрощаться с вами.
— Вы ведь завтра уезжаете? — спросила мать.
— Да, но за грузовиком придется идти с самого утра.
— Какая жалость, что вы уезжаете, мне будет очень грустно без вас, — проговорила мать упавшим голосом.
— Ничего, это совсем близко, вы сможете приходить ко мне в гости, — старалась подбодрить мать тетушка Танигути.
— Да нет, не смогу. А теперь, когда и отца нет, совсем тоска, не с кем поговорить.
— Да, жаль его… Рано умер. И сгорел-то от какого-то плеврита! Сколько раз его в шахте засыпало, и ничего.
— Да. Если уж помирать, так лучше в шахте, хоть семья деньги получит. А так, от болезни, — ни гроша не достанется. Да простит мне отец эти слова! Что поделаешь, с такой кровью деньги достаются…
— Верно. Но Хироси вроде парень самостоятельный.
— Да ему еще только восемнадцать.
— А мой муж говорит, что Хироси здорово работает. Если и дальше так пойдет, станет настоящим шахтером.
— Не терпится ему. Только отца схоронили, как он сбежал от плотника, у которого в учениках ходил, и пошел в шахту. Зря он это сделал. Зато теперь, чуть что не по нем, срывает зло на всех подряд, попадает и Сэцуко, и Хидэо. Плохо, когда в доме больной.