— Есть кто живой? — позвал он.
Рядом из умывальника в чёрный от грязи таз капала вода. Он заметил ещё одну дверь и потянул на себя. Сквозь низкие окна в большую комнату пробивался сумеречный свет. Необычная нищета и грязь вызывали чувство омерзения: какие-то старые железные койки с тряпьём вместо постели, длинный стол, заваленный немытыми алюминиевыми мисками, кружками, окурками и ссохшимися кусками хлеба, пустыми бутылками, которые к тому же плотными рядами стояли по углам и под кроватями. Русинов вышел на улицу и отдышался. Этот чудесный древний бор годился для санатория; здесь виделся берендеевский терем, семь братьев-богатырей из сказки, но никак не убогое жильё и чудовищная грязь. Русинов сел на бочку и стал слушать кукушку. Возле ног проскочил бурундук и скрылся в траве. Человек своим присутствием осквернял первозданность здешней природы. Серогоны, похоже, жили тут круглый год: старые поленницы дров и кучи свеженаколотых торчали из травы возле барака.
— Эй? Ты кто? — вдруг услышал Русинов насторожённый голос за спиной.
У бочек стоял бородатый, черноглазый мужичок с топором в руках, готовый в любой момент исчезнуть, как бурундук в траве. Одёжина, пропитанная смолой, стояла колом, из слипшейся бороды торчала летучая сосновая кора.
— Да вот, человек, — проронил Русинов.
— Вижу! А чего приехал? — Вместо зубов у мужичка торчали редкие, чёрные корни.
— Дорога привела… подойди, поговорим.
Мужичок сделал несколько шагов, держа топор наготове:
— Чай у тебя есть?
— Есть…
Он тут же бросил топор и побежал в барак. Через секунду вылетел оттуда с чёрной консервной банкой, встал на колени и сгрёб заскорузлыми руками щепки.
— Тащи! Только тихо!
Русинов достал из машины пачку чая — под банкой уже полыхал костерок. Мужичок, посверкивая глазами, нюхнул заварку и высыпал всю в банку.
— Ух, чифирнем! А ещё есть?
— Сказал бы сразу, — Русинов вернулся к машине.
— Неужели и водка есть? — округлил глаза мужичок.
— И водка есть, — он достал ещё пачку чая и бутылку, но чернобородый заозирался, замахал руками:
— Водку не надо! За водку бить будут!
Он снова сбегал в барак и, видимо, спрятал вторую пачку заварки. Вернулся сияющий, добродушный и доверчивый, как будто встретил старого друга.
— Слышу — тарахтит! Думаю, ну, опять менты! А я же один тут с дипломатическим паспортом! — заливался он, помешивая чифир щепкой. — Паша говорит: рви на хазу, понюхай. Я скачками!.. Ты про чифирок молчи! А то мне не дадут, всё отнимут. Я сейчас глотну, потом им сигнал дам. Они ждут…
— Погоди, не давай сигнала, — попросил Русинов. — Ты давно тут живёшь?
— Я-то давно! Третий год!
— А есть, кто лет десять-пятнадцать?
— Не, таких нету! — замотал головой мужичок. — Кого менты повяжут, который сам удавится. У нас тут своё кладбище есть… Тебе чего-то спросить надо? Так спрашивай, я всё знаю.
— Я ищу Кошгару, слыхал?
Мужичок накрыл банку верхонкой и бережно отставил с огня.
— Как же не слыхал? Только чего здесь-то ищешь? Кошгара далеко!..
— Говорят, где-то в этом районе, — проговорил Русинов. — Недалеко.
— Кошгара за Уралом, это я точно знаю, — заявил мужичок. — Вали через хребет, а потом на Ивдель. Там спроси — каждый покажет. Я там бывал, приходилось…
— Значит, здесь есть ещё одна.
— Погоди, тебе чего надо? Посёлок?
— Нет, место так называется — Кошгара, — объяснил он. — А посёлка там нет.
Мужичок отцедил в кружку бурого чифира, сделал маленький глоток и прикрыл от удовольствия глаза.
— Тогда тебе зону надо… Зону эту тоже так называют. Только ты туда не езди.
— Почему?
— Неужели не знаешь? Там же атомную бомбу испытывали! Проклятое место, — он выжал остатки жижи из разбухшей во всю банку заварки. — Мы туда не ходим. Кто пойдёт — труба. Ни один не вернулся.
Русинов абсолютно точно знал, что ничего подобного поблизости не было и быть не могло, однако спросил с недоуменным видом:
— Да когда испытывали-то?
— Говорят, лет тридцать назад. Страшное место. Зайдёт в зону человек — вроде ничего. А наступит через какую-то границу — и только пепел остаётся, как в крематории. Излучение такое, — он допил чифир и тут же залил заварку водой, поставил снова на огонь. — Не лезь туда, сгоришь.
— Как проехать, знаешь? — спросил Русинов.
— У тебя чего, крыша поехала? — засмеялся серогон. — Жизнь — штука сучья, но приятная. Паша вон и то помирать не хочет. Пойду дам сигнал? Пусть хоть вторячка пивнут!