— Ну что вот, а? Что они там шушукаются, лешаки? Может они знакомые?.. И Семён не зовёт… Кабы дурного ничего не сделал. Глаза-то у него чёрные, цыганские.
Деда моего звали Семён Тимофеевич…
Когда же гость наконец вышел, то сразу стал командовать.
— Положите их вместе. В одно помещение!
— Да ведь нехорошо будет, — воспротивилась бабушка. — Нельзя ребёнку смотреть, как дедушка помирает…
— Он не помрёт, — заявил незнакомец. — А вдвоём им легче бороться будет. Перекладывайте мальчишку в горницу!
Матушка подняла меня вместе с одеялом, перенесла и уложила на бабушкину постель, напротив деда. Я обрадовался, хотел протянуть к нему руку, но не смог. Однако я заметил, что дед повеселел.
— Ладно, потом и поручкаемся. — сказал он. — Когда сила появится.
Незнакомец развязал свою котомку, достал кисет, и оттуда не табак извлёк, а горсточку крупных кристаллов.
— Ну-ка, открывай рот! — приказал. — Да только не глотай.
Через секунду у меня был полный рот соли! Я стиснул зубы, чтоб не отняли, поскольку бабушка уже сделала строгое лицо и завела:
— Что ты дал-то ему, лешак?
— Соли дал, — обронил путник, наблюдая за мной. — Захочешь воды — скажешь.
Я не пил уже несколько дней…
— Да разве можно робенку столько давать? — возмутилась бабушка и двинулась ко мне.
— Можно, если просит. Вы посмотрите кругом, метель второй месяц, солнца нет, как же без соли?
— Да где это видано?..
— Мальчишка просил?
— Просил, дак ладно ли…
— Ладно! А вы не дали! Ох, темнота кромешная… Ребёнок знает, что хочет. И лучше вас!
— А ты кто будешь-то? Лекарь, что ли?…
— Я и лекарь и пекарь! — огрызнулся путник. — Болезнь запустили, оголодал ребёнок, теперь одной солью не обойдёшься. Тело лечить надо! У него жила иссохла.
Тем временем я рассосал всю соль, дотянулся до рта и показал, что хочу пить.
— Чего маячишь-то? — ворчливо спросил путник. — Чего надо? Если воды хочешь, так и скажи.
— Пить хочу! — неожиданно для себя выдавил я.
— Ну вот! А я уж думал, ты язык проглотил! — забалагурил он. — Ну-ка, дайте парню воды!
Матушка стала поить меня из ложки, а бабушка увидела, что я зашевелился и заговорил. Теперь она наконец-то подобрела к путнику и сдалась.
— А как тело-то лечить?
— Как лечить… Побегать придётся.
— Дак побегаем, коль надо.
— Ну-ка, покажите мне скотину! — вдруг велел путник.
Бабушка накинула полушубок и безропотно повела его во двор. Обычно привередливая и строптивая, она теперь была готова на всё и даже не спрашивала, зачем незнакомцу потребовалась наша скотина (её особенно чужим не показывали, колдунов боялись, которые могли изрочить корову — молоко присохнет или не растелится).
Они скоро вернулись, гость был озадачен.
— Не годится. Нужен красный бык.
— Да где же его взять? — охала бабушка. — Я красных и не видала сроду…
— Не знаю, думайте, вспоминайте, ищите. Чтоб обязательно красный, без единого пятнышка. Иначе парню не встать на ноги, так и останется лежнем.
Я слышал, как мать с бабушкой начали вспоминать, у кого по деревням какой масти скотина, и всё получалось, только красно-пёстрая. А путник твердил про красного быка и заставлял думать. Наконец, матушка вспомнила, что в Чарочке у Голохвастовых красная корова и вроде бы без пятен.
И вдруг у них есть прошлогодний бычок?
— Хозяина нет, кто поедет? — загоревала бабушка. — А до Чарочки двадцать вёрст…
— А ты сходи и приведи! — приказал путник. — Хочешь, чтоб внук поднялся — иди.
Та было засобиралась, однако передумала и послала матушку — должно быть, всё-таки опасалась оставить на неё избу и больных. Мать оделась, заглянула в горницу, погладила меня по волосам.
— Я скоро, Серенька, потерпи….
Тем временем бабушка крадучись от чужака в доме достала из сундука старый медный чайник, в котором хранились деньги (копили на мотоцикл), вынула всё, что там было, даже мелочь, отдала матери, заплакала, зашептала: