Владимир Малахов: Я сошлюсь на такого авторитетного исследователя фашизма, как Роджер Гриффин, который предложил такую дефиницию: это политическая идеология, мифологическое ядро которой образует палингенетический ультранационализм. Это искусственное словечко «палингенетический» взято из геологии. Оно означает образование новых пород, каких-то вулканических процессов. И речь идет опять же об этом самом новом рождении нации через кровь, смерть, насилие и так далее. И фашисты, в том числе и те, кто отрицают свою принадлежность к фашизму, например, Юлиус Эвола, он написал книгу «Критика фашизма справа»… Казалось бы, куда уже правее… Между тем, он критикует его справа. За что? За то, что фашисты вот в том виде, как они были исторически, в частности в нацистской Германии, впали в биологический расизм. А раса - это категория культурная, цивилизационная, это состояние духа, а вовсе не кровь. Вот такие вещи вводятся. Но суть-то дела от этого не меняется. И суть, мне кажется, в попытке построить этократическое государство.
Елена Фанайлова: Дайте, пожалуйста, объяснение.
Владимир Малахов: То есть от слова «этос» - «поведение», «кратия» - власть какого-то идеала, власть какой-то формы поведения. И фашисты презирают общество, презирают человека за его гедонизм, за его склонность ограничиваться материальными интересами, за его сребролюбие, златолюбие, неспособность думать о высоком. И для них государство - это такая высшая идея, которая направит общество по правильному пути, в том числе, если общество этого и не хочет. И поэтому для них, скажем, такие идеи, как общественный договор, самоуправление, демократия, участие людей в политической жизни - это просто либеральные фикции или еврейские выдумки, а истина в том, что государство - это цель в себе (как в случае Италии), или государство - это средство для достижения высшей цели, а именно, расовой чистоты (как в случае Германии). Вот в этом смысле фашизм, конечно, - это родовое понятие, независимо от того, как он себя называет, это явление более широкое, не важны самоназвания здесь. И вот суть его именно в том, что Гриффин определил как «палингенетический ультранационализм».
И что касается моей оценки опасности. Я не хочу ее преуменьшать, она есть. Но, повторяю, она носит социальный, а не политический характер. До сих пор те организации, которые мы имеем право, как аналитики, квалифицировать в качестве именно фашистских, а не националистических и так далее, каких-то ксенофобских, расистских, а именно фашистских организаций, те, кто идеологически стоят на платформе фашизма, являются карликовыми, с минимальным мобилизационным потенциалом и с минимальной способностью влиять на общество. Если мы посмотрим, скажем, на РНЕ - самая знаменитая, самая раскрученная, так сказать, и известная организация в России 1990-ых годов… ну, сейчас она уже распалась на массу маленьких группировок, но вот РНЕ 1990-ых годов. О том, что это такое, знают процентов 50, максимум 60 процентов населения. То есть 40 процентов или примерно 50 процентов вообще никогда о ней не слышали. Далее. Электорат этой партии или потенциальные симпатизанты. Потенциальную симпатию идеям РНЕ высказывают от 3 до 5 процентов населения, а проголосовать за них готовы не более 0,5 процента населения. Это говорит о том, что в политическом поле на сегодняшний момент фашисты не находятся. Они находятся на его периферии. Более того, как показала деятельность РНЕ в 1990-ые годы, они не особенно и стремятся в политическое поле попасть. Ну, шутка ли, выдвинуть такую символику в стране, которая победила фашизм, которая с фашизмом боролась. Это явная пощечина общественному вкусу, это явный вызов, наглый вызов, что позволяет нам говорить именно, если угодно, об аполитичности этого феномена. Это не политический, а это социальный, психологический, если хотите, культурный феномен. То есть РНЕ - это такой, возможно, феномен, скажем, если хотите, контркультуры, вот такой ультраправой, человеконенавистнической контркультуры, организация, которая рекрутировала в свои ряды фрустрированную молодежь с не очень высоким уровнем образования.