Можно сказать, что уроки Великой депрессии - вполне по Фрейду - вытеснялись из коллективной памяти сначала стихийно, а потом и вполне сознательно. Начиная с 1980-х годов, когда на политическую сцену вышли идеологи неолиберализма, мировая экономика вступила в новый этап, на котором борьба против разросшихся социалистических институтов сделалась главной целью элит Запада, а затем и всей планеты. Демонтаж социального государства, дерегулирование, приватизация, уничтожение общественного сектора (т. е. всего того, что было порождено опытом Великой депрессии) опирались на уверенность в невозможности возвращения глобального кризиса. Реванш буржуазии, кульминацией которого стала капиталистическая реставрация в бывшем Советском Союзе, имел в качестве идеологической и психологической основы эту уверенность. Депрессия никогда не вернется. Ужасы 30-х годов являются таким же историческим мифом, как Кинг Конг на Эмпайр стейт билдинг - мифом культурным. О том, что подобные культурные мифы воплощают совершенно реальные коллективные страхи, надежды или переживания, никто уже не подозревал. А потому возвращение кризиса казалось не более реальным, нежели материализация мифических фигур, порожденных творческим воображением кинематографистов.
Общество, сложившееся в Европе и США после Великой депрессии и Второй мировой войны, должно было уступить место новому порядку, при котором массовое потребление сохранялось не на основе государственной политики и социалистических институтов, а за счет стихийного саморазвития рынка. Потребление превращалось в новую религию, а потому, по законам религиозного мышления, оно уже не имело ни причины, ни естественных внешних оснований. Оно должно было бесконечным и чудесным образом поддерживать себя само, превращаясь из экономического фактора в естественную основу жизни. О том, насколько потребление зависит от труда, и насколько сам труд является заложником социальной организации, теперь можно было не думать.
Вполне по законам мифа, забвение и незнание были жестоко наказаны. Прошлое вернулось в ужасающей и непредсказуемой форме нового кризиса, который стал возмездием за многолетнюю социальную безответственность правящих классов. Но, как всегда бывает в истории, те, кто вызвали кризис, сами же на первых порах и руководят работами по его преодолению. А потому груз новой депрессии будет переложен на плечи трудящихся так же, как это произошло и в 1929-1932 годах. Правящие классы в первую очередь спасают себя. Другой вопрос, насколько они в этом преуспеют.
Первое издание Великой депрессии породило фашизм и мировую войну, но оно также породило народные фронты, революцию в Испании, антиколониальные выступления в Индии и массовый подъем левого движения, которое поставило под вопрос само существование капитализма. Разумеется, сталинский СССР вместе с западной социал-демократией серьезно способствовали тому, чтобы этот кризис, в конце концов, нашел себе реформистское, а не революционное разрешение. Но сегодня уже нет ни Советского Союза, ни социал-демократии в том смысле, в каком она существовала на протяжении большей части ХХ века (исторические названия партий говорят об их политике не больше, чем древние племенные имена Бельгии, Иберии или Венеции об их сегодняшнем населении).
Отсутствие вменяемой левой альтернативы - тоже одно из последствий многолетнего невнимания к историческим урокам. Неготовность общества к кризису на всех уровнях гарантирует, что он будет затяжным и мучительным. И призраки прошлого получат достаточно шансов, чтобы материализоваться.
И, увы, шансов увидеть колонны нацистских штурмовиков, марширующих по улицам европейских (и российских) городов, куда больше, чем надежд на то, что мы в один прекрасный день обнаружим Кинг Конга, вновь карабкающегося по этажам Эмпайр стейт билдинг.
© 2007-2009 «Русская жизнь»
ЖЕРТВЫ КРИЗИСА
Список жертв экономического кризиса в России пока ещё не особенно велик, но весьма показателен. Его открывает газета «Московский корреспондент», которая начала выходить в конце сентября, а в октябре уже закрылась.
Акрам Муртазаев, проработавший недолгий срок главным редактором этого издания, может рассказать историю в деталях. Однако в данном случае важна не специфика конкретной ситуации, а общая логика процесса. То, что в первую очередь закрывается орган печати, тем более независимый от Кремля, весьма показательно.
Негосударственная печать в России на протяжении всей своей истории существовала за счет амбиций политизированного капитала, который видел в подобных проектах не столько инструмент воздействия на общественное мнение, сколько аргумент в спорах с властью и с конкурентами. По мере того, как Кремлю в 2000-х годах удавалось консолидировать элиту, пресса становилась всё более однородной политически, а роскошь антиправительственных высказываний позволяли себе лишь издания, которые финансировались опальными олигархами, бежавшими за границу, либо амбициозными бизнесменами второго ряда, мечтавшими повысить свой статус. При этом не надо думать, будто Кремль запугал бизнес или застращал главных редакторов «независимых» изданий. Ничуть не бывало. Просто бизнес сам был заинтересован в стабильности. Интересы Кремля и крупных корпораций совпадали. А потому совпадала и политическая линия, проводимая различными средствами массовой информации.
В условиях экономического кризиса всевозможные медиа-проекты превращаются для бизнесменов в «непрофильные активы», к тому же ещё и по большей части убыточные. Легко догадаться, какие решения будут приняты. Журналистов ждут увольнения, медиа-проектам грозит закрытие или сокращение финансирования. Собственно, это уже происходит.
Значит ли это, что судьба отечественной прессы решена, а экономический кризис нанесет по свободе слова окончательный смертельный удар, на который не решились самые авторитарные кремлевские чиновники?
Подобный вывод напрашивается. Но я бы не торопился его делать.
Да, выживут в первую очередь прокремлевские издания. Но что будет представлять собой через полгода-год сам Кремль? Разговоры о противоречиях между «разными башнями Кремля» сопровождали весь период «управляемой демократии», и эта борьба была реальным содержанием политики в гораздо большей степени, нежели столкновения между правительством и оппозицией.
Сегодня межведомственная и внутриведомственная борьба разгорается у нас на глазах, и её первыми жертвами уже стали президент Ингушетии и мэр Сочи. Отставки и назначения будут следовать одни за другими, и каждый новый список бюрократических перестановок будет свидетельствовать о новом соотношении сил внутри элиты. Нечто подобное мы уже переживали в Советском Союзе, когда бюрократию и страну охватила агония перестройки. Сейчас времена другие, на дворе капитализм. Но логика бюрократического конфликта - та же.
В свое время Ленин обозначил «кризис верхов» как важнейший признак революционной ситуации. Перефразируя его формулу, можно сказать, что сейчас низы всё ещё готовы жить, но верхи не могут управлять по-старому. Верхи, оказываясь перед необходимостью что-то предпринимать для борьбы с кризисом, невольно втягиваются в конфликтные ситуации, отказывают друг другу в доверии и вступают в схватку за доступ к стремительно сокращающимся финансовым ресурсам.
В 1998 году, когда золотовалютные резервы России составляли 60 миллиардов долларов, потребовалось полгода, чтобы эти средства были растрачены в бесполезных попытках предотвратить финансовый крах. Сейчас за два осенних месяца умудрились сжечь в топке кризиса 80 миллиардов. Легко предсказать, сколь яростной будет схватка у кормушки, когда речь пойдет о последних 30-40 миллиардов, оставшихся от некогда знаменитого Стабилизационного Фонда.