РЖ: Почему, на ваш взгляд, ультраправые настроения становятся популярными в современной России?
Б.К.: Тут, безусловно, нужно перечислить ряд банальных вещей. Во-первых, пресловутая "национальная травма" от распада государства. Во-вторых, утрата "советскости". Это была форма специфической интеграции, которая сохраняла национальные особенности, но делала их несущественными. Мы все были советскими людьми, но теперь этой советской равнодействующей не стало и мы вдруг очутились в кошмарном, незнакомом мире этнических различий. Ты проснулся - а вокруг тебя вампиры, и ты сам вампир. Это многими переживается как шок. При этом никто не предложил действенных разрешений вновь возникшего "национального вопроса", если не считать абстрактной либеральной политкорректности или общероссийского официального патриотизма. В-третьих, это эффект резкого перехода к рыночным отношениям. Он прекрасно описан в "Бегстве от свободы" Фромма, но у нас все проходило еще быстрее - social networks пали в одно мгновение. От общества максимальной социальной защищенности (пусть за нее и требовалось жертвовать свободой или частью свободы) мы в одночасье перешли к радикальному рынку.
Новые ультраправые используют эту тему страха перед новыми социальными условиями. В обществе существует реальная потребность на позитивную программу, и правые ее в каком-то смысле предлагают. Наша задача - показать, что эта программа является ложной, а для этого нужно, во-первых, выявить ее корни, а во-вторых, сформулировать собственную альтернативу.
РЖ:Каким должен быть ответ левых на эти новые вызовы?
Б.К.: Мы должны сформулировать принципы культурно-национальной политики, отличные от либеральных. С мигрантами нужно целенаправленно работать. Вообще, эта проблема существует для нас на двух уровнях. С одной стороны, мы утверждаем, что проблема межнациональных отношений является следствием нынешнего несправедливого устройства общества. И, соответственно, для их принципиального решения необходимо менять сами социально-экономические условия, в которых мы существуем. С другой стороны, работать с национальным вопросом нужно уже сейчас.
Для решения последней задачи нам следует усиливать позиции левых в обществе, работать над политизацией общественной жизни. Если сегодня рабочие бастуют, это рассматривается как социальное явление, но не как политическое. Социальные, трудовые конфликты занимают маргинальное положение, в то время как национальные распри подаются как крупная политическая проблема. Мы должны ставить реально существующие в обществе социальные конфликты в рамки политической повестки - скажем, бороться не только за повышение зарплат рабочих, но и за изменения в Трудовом кодексе. Только тогда мы сможем перехватить инициативу у правых.
Так что для успешной борьбы с правыми радикалами нам сегодня необходима программа конкретных мер и общая наступательная повестка. Кстати, на конференции я высказал идею, вызвавшую споры. Я сказал, что правые выигрывают инициативу в том числе и потому, что их пропаганда вульгарна и примитивна, а левые в это время спорят о Делезе. Проще надо быть.
«БАСТА!» КАК ЭТО БУДЕТ ПО-РУССКИ?
Российские рабочие нарушают «социальный мир»
Противостояние рабочих и администрации на заводе «Форд» во Всеволожске завершилось компромиссом. Заработную плату повысили. Не на треть, как требовал профсоюз, но на 16-20 процентов - в зависимости от категории работников. Хотя следует помнить, что лидеры рабочих с самого начала признавали: требования были слегка завышены, в полном соответствии с логикой рыночного торга. В общем, пользуясь боксерской терминологией, можно сказать, что для забастовщиков это была «победа по очкам».
Не менее важный итог событий на «Форде» формулируется так: рабочее движение привлекло к себе внимание общества. О нем стали говорить и писать, на него стали смотреть - кто с надеждой, кто с опасением. Дело не только в том, что рабочие стали протестовать и требовать своих прав, но и в том, что эти выступления стали организованными. По существу, рабочее движение оказалось пока первым и единственным действительным проявлением гражданского общества в современной России. Не искусственного, созданного на западные гранты, а реального, формирующегося снизу.
По сравнению с 1990-ми годами забастовок сейчас происходит значительно меньше. В последние годы правления Бориса Ельцина по всей территории страны проходили активные выступления трудящихся - волнения, голодовки и забастовки. Но они были плохо организованы и носили эмоциональный, а не рациональный характер.
Это были, скорее, голодные бунты, нежели классовая борьба.
Сегодня причина выступлений иная. Рабочие хотят участвовать в перераспределении продуктов экономического роста. Они видят, что их предприятия рентабельны, стабильно функционируют, имеют прибыль. Трудящиеся хотят получать свою законную долю.
Не случайно и то, что наиболее заметные стачки происходят в компаниях, созданных с участием иностранного капитала. Наряду со стачками «Форда» на ум приходят «Пивоварня Хайнекен», конфликты между менеджерами и рабочими на заводе «Кока-кола» и «Катерпиллар» в Петербурге, московского завода «Рено». Работники таких предприятий имеют связь с профсоюзными объединениями своих западных товарищей. Они знают, каков уровень доходов сотрудников аналогичных предприятий концерна в других странах. Легко догадаться, что сравнение оказывается не в их пользу. В частности, по зарплатам в автомобильной промышленности отечественные предприятия уступают не только Западной Европе, но и таким странам, как Мексика и Бразилия. А во время стачки русских поддерживают так же, как в аналогичной ситуации тайцев или бразильцев.
В забастовочный фонд «фордовцев» поступили тысячи долларов со всего мира. Это в немалой степени предопределило успех. По мере того, как забастовка становилась знаменитой, все больше денег стали собирать и в России. Люди переводили небольшие суммы, но из самых разных концов страны. Профсоюз мог за каждый день стачки выплачивать рабочим две трети средней зарплаты. Менеджмент компании понимал, что рабочие могут продолжать борьбу долго, могут, в случае необходимости, возобновить стачку. О событиях во Всеволожске писали западные газеты. А общественное мнение для любой транснациональной компании немаловажно.
На новых предприятиях обычно отсутствуют «традиционные» рабочие объединения в лице представителей Федерации независимых профсоюзов России. Действующий Трудовой Кодекс дискриминирует новые профсоюзные организации, предоставляя все права исключительно «более массовым» структурам ФНПР. Однако сказывается это только там, где новым организациям приходится формироваться в соперничестве с уже существующими старыми.
На новых предприятиях свободные профсоюзы сразу занимают господствующие позиции и получают все права, положенные им по Трудовому Кодексу. Прав этих немного, но все же лучше, когда они есть.
Различие новых и старых предприятий проявляется на всех уровнях. Западные менеджеры привыкли вести переговоры с забастовщиками. Совершенно иначе ведут себя управленцы и собственники, представляющие отечественный капитал. Во время забастовки работников Мурманского морского порта собственники «разбирались» с ними силами внутренней охраны. А когда забастовка была объявлена в более крупном и значимом для экономики Новороссийском порту, к усмирению смутьянов, по просьбе руководства, подключили местное ГУВД. По словам лидера Конфедерации труда России Александра Шепеля, чем более влиятелен владелец предприятия, тем более агрессивным оказывается вмешательство властей. Одни привлекают для борьбы с профсоюзом службу охраны, другие вызывают ОМОН, третьи используют Генеральную Прокуратуру. Обычным делом стало изъятие документов - особый интерес вызывают списки членов профсоюза.