Поскольку реальное государство такой помощи предоставить не может, националист считает, что корень зла надо искать в злых людях, которые овладели государством и разрушают его изнутри. Надо изгнать «агентов влияния», инородцев и коррупционеров из органов власти и все станет на свои места.
Увы, реальное функционирование государства зависит не от того, хороши или плохи конкретные чиновники, а от того, как устроена вся система. Не понимая этого, несчастный националист не только не может добиться структурных преобразований, но не может и способствовать изгнанию из кабинетов власти хорошо известных ему злодеев. Ибо пребывание именно этих людей, именно на этих местах является системной необходимостью. Замена персонажей сама по себе не ведет к смене политики.
Загипнотизированный идеей «государственности», националист 1990-х годов мог протестовать, но не мог бороться. Мог выступать, но не мог действовать. Мог даже говорить об «оккупационном режиме», но не мог организовать антигосударственное движение, чтобы свергнуть этот режим.
Пределом его мечтаний было появление президента-мессии, которого он и обрел в лице Путина. Когда же часть националистического движения разочаровалась в Путине, наступил идейный окончательный паралич. Мессия два раза подряд не приходит.
Национализм 1990-х был продуктом распада советского общества, порождением кризиса советского интеллигентского сознания. А за прошедшие полтора десятилетия общество изменилось. Переходный период кончился, начались капиталистические будни. Новая система породила новые противоречия и новые идеологии.
Фашизм появляется в условиях капитализма. Это реакция деклассированной мещанской массы на столкновение с рынком. Это идеология, требующая действия. В отличие от старого национализма, боготворящего «государственность» вообще, фашизм готов бороться против существующего государства - ради создания нового порядка. Он страшен именно тем, что действительно использует средства и даже идеи из арсенала революционного движения - только отбрасывая демократические и гуманистические принципы, с которых это движение начиналось. Точно так же идея классовой солидарности заменяется идеей «расы» и «крови», во имя которых можно бороться не только с инородцами, но и с государством. Фашистские движения способны к самоорганизации, они не ностальгируют по прошлому, а предлагают свой проект будущего. Будущего, в котором главным является отнюдь не избавление от чужаков, а жесткая дисциплина нового порядка для «своих». Борьба с «чужими» является не более чем формой мобилизации масс. Погром - не самоцель, а способ провоцирования политического кризиса, открывающего новые возможности для того, чтобы влиять на процесс, навязывать обществу свою повестку дня. При этом не важно, был ли конкретный погром заранее организован или возник как стихийная реакция общества, в котором складывается фашистское движение. В обоих случаях политические последствия одинаковы.
В начале 2000-х годов рационализм в России закономерно проиграл идеологическую дискуссию фашизму. Разумеется, ответом на фашистскую пропаганду может быть только самоорганизация граждан, готовых защищать свои социальные права и интересы, альтернативой фашистскому мифу - конкретная программа социальных преобразований. Но ни одна из действующих сегодня политических сил такую программу предложить не может.
Проблемой фашистских движений, однако, является то, что требования, выдвигаемые ими для мобилизации масс, отнюдь не предназначены для того, чтобы их реализовать на практике. Это своего рода переходная программа, предназначенная для того, чтобы вовлечь людей в движение. Поэтому, как ни парадоксально, выполнение требований погромщиков в Кондопоге может привести к весьма неожиданным результатам.
Во Франции было несколько случаев, когда Национальный фронт Ле Пена получал в управление небольшие города. Повторно представителей этой партии там уже не избирали…
Кондопогу, конечно, жалко. Но Россию жалко еще больше. Поэтому стоило бы в порядке общенационального эксперимента превратить Кондопогу в единственный на территории федерации этнически чистый город. В исключительном порядке запретить въезд кавказцев (а поскольку кавказец всегда может замаскироваться русской фамилией или почти славянской внешностью, то запретить надо вообще въезд на территорию города всех выходцев из стран бывшего Советского Союза и с юга России). Разрешить торговлю на рынке только местным жителям по предъявлению прописки и справки о вероисповедании из местного церковного прихода. Закрыть все этнические рестораны и киоски, торгующие шаурмой.
Результаты скажутся очень быстро. Никакие русские торговцы кавказцев не заменят, поскольку у них просто нет нужных связей: ведь цветы и фрукты надо закупать на юге, у тех же кавказцев. Разумеется, фруктами будут торговать большие торговые сети, супермаркеты. Но в итоге последние русские торговцы не выдержат конкуренции и разорятся окончательно. Просто потому, что мелкий частный бизнес давления современного рынка не выдерживает. Кавказские структуры противопоставляют рынку собственные структуры мафиозно-кланового типа, а потому выживают. Русские лавочники должны будут либо создавать точно такие же структуры (с точно такими же методами ведения бизнеса и такой же культурой поведения), либо уходить с рынка. Единственные, кто останется в выигрыше, - «братки» коренной национальности, избавившиеся от конкурентов. Сомнительно, впрочем, что потребитель от этого что-то выиграет.
Закрытие «инородческих» лавок и ресторанов приведет к сокращению деловой активности в целом. Поскольку же никакими новыми инвестициями со стороны государства и частного бизнеса это компенсировано не будет, легко предсказать, что этническая чистка закончится впечатляющим сокращением рабочих мест и снижением жизненного уровня для «коренного» населения. Но только это сделать нужно непременно на практике, потому что никакие расчеты и аналитические публикации никого не убедят. Такова уж природа идеологии, овладевшей массами: для того, чтобы от нее отказаться, надо почувствовать последствия ее торжества на собственной шкуре.
Через год-полтора можно будет подводить итоги эксперимента. Это будет очень своевременно, поскольку как раз подойдет срок для думских и президентских выборов. Если информация об экономических результатах этнической чистки в Карелии достаточно широко распространится по России, сторонников повторения эксперимента окажется не так уж много…
ПОГРОМ КАК ОСНОВА КОНСЕНСУСА
Погромы в Кондопоге не были просто бандитской разборкой или бытовым конфликтом, точно так же, как не были они и «народным выступлением» (из трех с лишним десятков тысяч жителей города в нападениях на кавказцев приняло участие не больше нескольких сот человек, да и то при поддержке «гастролеров»). То есть начиналось всё с бытовой драки и столкновения криминальных кланов, но закончилось серьезной политикой и серьезной пропагандистской работой.
Для крайне правых погром оказался способом привлечь к себе внимание и продемонстрировать «поддержку масс». Иными словами, это уже не просто «настроение», а политическая реальность, с которой должны считаться и власть, и общество.
Две организации, выступившие в Кондопоге «политическим крылом» погромщиков, - это Движение против нелегальной иммиграции и Национал-большевистская партия Эдуарда Лимонова. И дело не только в активистах этих групп, немедленно прибывших на место происшествия и принявших горячее участие в последующих событиях, но и в той бесспорно авангардной роли, которую эти организации сумели сыграть в погромном движении. Именно они помогли превратить общее «настроение» в ясную программу, сформулировать четкий и логичный пакет расистских требований и распространить опыт Кондопоги по другим городам.
До сих пор эти две группировки недолюбливали друг друга, а в столице откровенно соперничали. К тому же НБП в последнее время пытается обрести респектабельность. Не отказываясь от своих идейных принципов, четко сформулированных в трудах Лимонова, партия и её лидер сегодня предпочитают публично не упоминать о своих документах, в которых объясняются преимущества фашистской диктатуры и необходимость её установления в Российской Федерации. Что касается ДПНИ, то это не столько партия, сколько широкий фронт, в рамках которого уживаются сторонники разных взглядов - от последователей доктора Геббельса до умеренных сторонников гуманного фашизма в духе Бенито Муссолини.