Однако во время событий в Кондопоге все тонкости идейных различий и партийное соперничество были отброшены. Общность идейных основ движения оказалась важнее тактических разногласий. Обе организации проявили способность к единству действий.
Либеральная пресса любит и жалеет молодых людей из НБП, периодически подвергающихся репрессиям властей. Мало какая политическая организация удостаивалась такого количества сочувственных статей в изданиях, защищающих у нас в стране ценности западной демократии. А сам Эдуард Лимонов давно стал любимым персонажем глянцевых журналов.
Напротив, к ДПНИ либералы относятся, по меньшей мере, брезгливо, а его сторонников прямо называют фашистами. Зато руководство зюгановской КПРФ с ДПНИ не только открыто сотрудничает, но и вырабатывает общие идеологические позиции. Эту задачу успешно решает молодой интеллектуал Петр Милосердов, явившийся одним из организаторов «Правого Марша». Он по совместительству выступает идеологом в обеих организациях. А чтобы ни у кого никаких сомнений не оставалось, в поддержку Милосердова выступил сам Геннадий Андреевич Зюганов: «Вот молодой коммунист пытается разобраться в соотношении классового и национального, а ему окрик: «У, националист». А ведь хороший опыт по работе с молодежью на базе русского вопроса в партии есть… Национальное чувство и классовое сознание, как показывает… опыт, прекрасно сочетаются».
Национал-большевики в КПРФ тоже пользуются популярностью. Хотя лидеры КПРФ и либералы даже в условиях путинского режима не могут избавиться от взаимной неприязни, но симпатии к НБП их объединяют. По существу именно НБП становится мостиком между двумя крыльями официальной оппозиции. И именно эта организация выступает наиболее активным проповедником идеи объединения всех оппозиционных сил.
Судя по реакции значительной части прессы, шанс для такого объединения есть. Погромы в Кондопоге были восприняты с сочувствием и пониманием в самых разных концах политического спектра. Разумеется, серьезные идейные разногласия по-прежнему существуют, но неприязнь к «черным» оказывается сильнее, помогая преодолеть разделяющие людей барьеры. Коммунисты зюгановского толка сразу же нашли в погромах «классовую основу», а либералы, поразмышляв немного, согласились, что существует «культурная несовместимость», которую иначе как радикальными методами преодолеть нельзя. Если кавказцы не хотят стать точно такими же, как русские, то придется с ними разбираться по всей строгости уличного закона. Поскольку, как показал опыт евреев, даже забыв родной язык, отказавшись от собственной религии и проникнувшись русским патриотизмом, «инородцы» всё равно не могут изменить цвет глаз, форму носа и понизить курчавость волос, то разбираться придется долго, вплоть до окончательного решения вопроса.
В общем, цели ясны, задачи определены, за работу господа-товарищи!
Специально для «Евразийского Дома»
ПРОЩАНИЕ С МОСКВОЙ
С некоторых пор Юрий Лужков и мэрия Москвы очень недовольны тем, что западные путеводители рисуют недостаточно привлекательный облик нашей столицы. Городские власти развернули кампанию, цель которой - улучшить образ Первопрестольной в глазах иностранцев.
Даже в школах детям велят сделать доклад на тему «Если бы я разговаривал с иностранцем, как бы я приглашал его посетить Москву».
В самом деле, если бы я приглашал иностранца в Москву, что бы я сказал?
Я посоветовал бы ему поторопиться с поездкой, чтобы застать хотя бы некоторые из исторических зданий до того, как их сметут с лица земли. Я попытался бы объяснить, что, несмотря на чудовищные пробки, передвижение по городу все еще возможно. Я устроил бы ему ностальгическую экскурсию по центру столицы, показывая пустыри и уродливые небоскребы и пытаясь заставить его поверить, что еще пять-шесть лет назад здесь были изящные особняки и уютные московские дворики. Короче, я постарался бы сделать все, чтобы он понял, как можно любить Москву - и страдать от того, что сотворили с городом за последние десять лет.
О масштабном разрушении архитектурных и культурных памятников столицы написано уже очень много. Список снесенных на наших глазах исторических зданий составил бы внушительный том - по подсчетам специалистов, в среднем в Москве уничтожают по одному зданию в день. В этом списке будет и множество небольших домов «ординарной застройки» XIX века, и образцы архитектуры модерна - например знаменитый Военторг, и гостиница «Москва» - одно из немногих достойных сохранения зданий советской эпохи.
Историки, искусствоведы, журналисты исписали горы бумаги. Пишут, кричат, плачут. Результата никакого. Как говорится, «Васька слушает да ест».
Оно и понятно. Что такое архитектурные памятники по сравнению с прибылями строительных кампаний? Как могут старинные особняки конкурировать с супермаркетами и офисными комплексами? Если бы кто-то придумал способ создавать финансовые пирамиды на основе исторической реставрации и культурных проектов, мы бы видели среди столичных чиновников массовый интерес к сохранению исторического наследия. Но пока такой проект придумали только один - реконструкцию Большого театра.
Схема финансовых пирамид проста и эффективна. Надо строить все больше новых зданий, получая под проекты кредиты. Даже если здание не принесет прибыли, можно начать новое строительство, получив под него новый кредит и выплатив из этих средств предыдущий заем. Одно неизбежно: каждый новый проект должен быть больше и дороже предшествующего. Масштабы строительных работ должны непрерывно и безостановочно расти. Остановиться означает погибнуть. Чем больше размах финансово-строительной деятельности, тем более катастрофичны будут экономические последствия краха. Следовательно, надо строить, ломать и снова строить. Больше, выше, дороже! Нашли пустырь - застроили. Сумели получить согласование - соорудили что-нибудь. Любой квадратный метр, что бы на нем ни стояло, - потенциальная строительная площадка. Любая строительная площадка в центре города дороже и, следовательно, выгоднее такой же площадки на окраине.
За последнее десятилетие разрушений в Москве, похоже, не меньше, а, возможно, даже больше, чем при Лазаре Кагановиче. Но реконструкция столицы, проводившаяся «железным сталинским наркомом» Кагановичем, была системной, логичной и, к величайшему сожалению, необходимой.
К 20-м годам ХХ века Москва была одним из немногих европейских столичных городов, не подвергшихся серьезной перестройке. Она сохранила провинциальную структуру, узкие улицы, огромное количество низеньких, ветшающих и ни на что не годных зданий. Нужно было создавать систему современного городского транспорта, пробивать (по образцу Петербурга) новые, более широкие проспекты, сделать план более логичным, строить крупные дома, куда можно вселить многочисленные министерства и ведомства, а также растущее население. Подобное происходило к концу XIX века и в Париже, и в Берлине, и в Барселоне.
Разумеется, совершенно не обязательно было крушить все подряд, как сделал Каганович. Многие исторические кварталы можно было просто не трогать. Церкви сносили не потому, что они мешали уличному движению, а потому, что они мешали политике партии. Были разрушения совершенно бессмысленные, продиктованные идеологическими и политическими соображениями или просто богатырской удалью столичного руководства. Старые особняки могли уцелеть лишь в том случае, если они приглянулись какому-нибудь ведомству или использовались под иностранное посольство. Кварталы Замоскворечья сохранили свой исторический облик просто потому, что первоначально планировалось их снести подчистую. Помешала война.
Однако существовал единый план, которому было подчинено и строительство метро, и прорубание новых проспектов, и расширение ключевых улиц. План этот, разумеется, был безжалостным по отношению к архитектурному и культурному наследию города. По ходу дела он корректировался, а некоторые его элементы так и остались невыполненными. В общем, однако приходится признать, что модернизация города была необходима и оказалась успешной, хотя те же цели можно было достигнуть с куда меньшими потерями. Этот тезис, впрочем, применим к любому мероприятию времен Сталина.