Министерство информационного развития тоже на самоокупаемости. Главное, чтобы гражданин или организация, желающие получить услугу от правительства, могли заплатить.
Эффективность системы впечатляет. Не хочу я, допустим, заполнять различные бюрократические формы в то или иное ведомство, обращаюсь к представителям власти, и они, с помощью своей электронной системы, сами за меня ее заполняют. «Ведь бывает, что люди и сами про себя не все помнят, - рассказывает сотрудник МИР. - А у нас любые данные есть!»
При такой организации работы численность чиновников можно свести к минимуму. В администрации президента нет и 80 сотрудников. Ну, еще примерно полтысячи в службе охраны. Зато здание администрации («презедентуры», как здесь говорят) - впечатляющих размеров. Строилось оно еще в годы СССР и сегодня выглядит угнетающе пустым. Интерьеры, выдержанные в стиле брежневской помпезности, находятся в явном противоречии с подчеркнутой скромностью в поведении местного аппарата. Дом правительства и здание парламента тоже огромные. Но нет толп клерков, снующих во все стороны, нет машин с мигалками, выскакивающих из ворот. В ресторане, соседствующем с Домом правительства, сопровождавшего нас сотрудника администрации окликнул какой-то мужик в свитере - оказалось, министр обороны.
Когда Воронин вошел в зал Института труда, где проходили наши лекции, никто не поднялся. «Просто не заметили, как он вошел», - оправдывается Ткачук. Два или три тихих охранника - явно недостаточно, чтобы привлечь внимание публики.
Впрочем, далеко не вся бюрократия отличается подобной скромностью. В богатых пригородах Кишинева самые шикарные особняки принадлежат государственным чиновникам. «На самом деле коррупция ужасная, - вздыхают сотрудники администрации. - Взятки берут, родню по блату продвигают. Полицейские от рэкетиров почти не отличаются. Чудовищно». - «Но вы с этим боретесь?» - «Конечно, боремся. Постоянно». - «И как?» - «А ничего не получается».
Upgrade коммунистов
Президент Воронин принимал нас в помещении администрации. Зал круглый, белый. И стены белые, и потолок. Мебель вся тоже белая. Яркий свет. У меня начинает рябить в глазах. Или это от красного вина, которым нас все время угощают?
Глава государства - типичный управленец советской закалки. Он отлично знает, где у него какой винзавод находится и чем различаются сорта винограда, выращиваемые в разных районах республики. Исполнение власти сводится для него к непрестанному решению многочисленных технических задач - в рамках заведомо очевидных правил. В прежние времена правила игры предполагали советский строй, руководящую роль партии и действия в рамках «марксистско-ленинской идеологии». Сегодня правила игры другие и присланы из другого места. От президента и его сотрудников мы то и дело слышим: «Евросоюз требует… В соответствии с брюссельскими нормами мы должны…»
Почему, спрашиваю я, коммунистическое правительство приватизировало винзаводы, стратегическую для Молдовы отрасль?
От нас требовали проведения приватизации, отвечают мне.
А почему молдавские военнослужащие в Ираке?
Они в боевых действиях не участвуют, занимаются разминированием. И им хорошо там платят.
Почему нейтральная Молдова сотрудничает с НАТО?
Россия же тоже сотрудничает! НАТО по программам помощи средства дает, технологии. Китай тоже гранты дает. А от России помощи не было.
На следующий день, услышав от Марка Ткачука очередную ссылку на требования Брюсселя, я напоминаю советнику президента, что Молдова пока еще суверенная страна, к тому же не член Евросоюза, даже не очередник на вступление. Мне терпеливо объясняют, что сейчас такие времена, что иначе нельзя. И, в конце концов, Молдавия же очень маленькая страна! Что она может?
Коммунисты в Молдове особенно заботятся о том, как на них посмотрят в Европе. Вдруг обзовут тоталитарным режимом? Надо поддерживать демократическую репутацию.
Отмечая пятилетие прихода к власти, молдавские коммунисты перечисляют достижения, но вдруг недоуменно останавливаются перед вопросом: а чем, собственно, коммунистическое правительство отличается от либерального? Воронин не идеолог. Он практик, администратор. Ему не до тонкостей теории и идеологии. Ему нужно текущие вопросы решать.
Некоторое улучшение - налицо, заработная плата приподнялась, часть молдавских рабочих строителей возвращается домой. В Кишиневе - строительный бум, стимулируемый притоком денег от молдаван, работающих на Западе. Свободной земли почти не осталось. Рабочий-строитель может заработать 500 долларов, что эквивалентно 800 долларам, заработанным в Москве. Экспорт вина растет. Число мобильных телефонов увеличилось. Но что дальше?
Надо соединить либеральную экономику с социальной политикой, повторяют в администрации. Эта самоуспокоительная мантра, однако, не всех устраивает. Оппозиционная газета «Молдавские ведомости» в годовщину прихода коммунистов к власти просто опубликовала их старую предвыборную программу. Там ни слова не было о приватизации. Наоборот, говорилось о расширении общественного сектора.
Социальный либерализм в партии далеко не всех устраивает. Левая молодежь хочет чего-то более радикального или хотя бы более оригинального. Среди коммунистов Молдовы разворачиваются дискуссии. «Традиционалистское» крыло, как ни парадоксально, не видит большой проблемы в том, что проводимая политика имеет мало общего с марксистскими теориями. Главное - мы у власти! Оппозиция слаба, политическая система стабильна. Надо в Евросоюз - пойдем в Евросоюз. Надо название партии менять - поменяем. Им, в Брюсселе, виднее. Главное - сохранить привычную внутреннюю структуру и методы руководства. А они и при капитализме неплохо работают. Эффективная бюрократия советского типа, плюс электронный Upgrade управленческих технологий, плюс рыночная экономика, такой вот социализм с молдавской спецификой.
«Реформаторы», напротив, ссылаются на теоретическую традицию Маркса, настаивают на сохранении исторического названия партии, требуют стратегической дискуссии. В конце концов, коммунизм - это система ценностей и принципов, а не набор управленческих рекомендаций по улучшению работы бюрократии.
Дискуссия в нынешней форме тупиковая. Ибо решающее слово будет все равно принадлежать не той или иной партийной фракции, а массам трудящихся. Сегодня большинство населения Молдовы более или менее удовлетворено результатами правления компартии. Это показали и недавно прошедшие выборы. Но относительный успех Воронина лишь ставит новые, куда более серьезные проблемы.
Стабилизация экономики далеко не всегда равнозначна политической стабильности. Многие разочарованы в политике вообще, в коммунистах, националистах, либералах. Все они слишком похожи друг на друга! Если коммунисты хотят сохранить не только парламентское большинство, но и общественное доверие, они должны предложить новый собственный проект будущего, свое видение справедливого и свободного общества. В чем состоит их социалистическая программа кроме красивых слов на партийных собраниях?
Люди, выбирающиеся из крайней нищеты, начинают требовать уважения к себе, начинают задумываться о том, насколько справедлив окружающий их порядок. И ответ на эти вопросы вряд ли можно дать с помощью рынка и бюрократии, даже если рынок числится «социальным», а бюрократия - добродушная и прошла через Upgrade.
CОВЕТСКОЕ ПРОСТРАНСТВО ДЕМОНСТРИРУЕТ СОПРОТИВЛЯЕМОСТЬ
Борис Кагарлицкий - Алексей Пензин
Алексей Пензин (АП): Я бы хотел обозначить тематику и основные вопросы нашего разговора. Во-первых, для современной мысли пространство давно перестало быть абстрактной категорией «трансцендентального аппарата» субъективности. В социальном мире оно осваивается и производится в качестве такового в тех или иных исторических условиях и различным образом. Это конкретное, - например, городское - пространство пронизано отношением власти и доминирования. Хотелось бы понять, как делается пространство сейчас, и следы каких отношений оно в себе несет. Во-вторых, если мы имеем в виду городское пространство в условиях позднего капитализма (или «постфордизма»), мы уже не можем говорить, что все производство концентрируется на фабрике, локализовано в своих традиционных местах. Отношения капитала распространяются на все общество, и сам город тоже становится «фабрикой», которая насыщена социальными или классовыми отношениями. И, в-третьих, - вы, как и другие социологи и теоретики, говорите сейчас о феномене новых глобальных городов. Однако при этом мы находимся в локальной ситуации, которая нам досталось в наследство от советского типа освоения пространства, который был монументальным и идеологическим в каком-то смысле. Как сейчас это пространство меняется под влиянием глобальной тенденции?