«И в самом деле, если отстаиваемый властями закон вступит в силу, молодых людей станут брать на работу чаще. И увольнять тоже» Французское правительство считает, что заботится о трудоустройстве молодежи.
И в самом деле, если отстаиваемый властями закон вступит в силу, молодых людей станут брать на работу чаще. И увольнять тоже.
В этом состоит одно из главных противоречий либеральной экономической политики. Вы хотите, например, привлечь в страну иностранные инвестиции. Для этого надо предоставить инвесторам максимальную свободу. В том числе - возможность беспрепятственного вывоза капитала за рубеж. Потом вы подсчитываете результаты. Инвестиции и в самом деле выросли. Только вывоз капитала увеличился еще быстрее: итоговая сумма оказалась отрицательной…
С молодежными правами получается ровно то же самое.
Разумеется, либеральный экономист приведет кучу контрдоводов, но все это уже не имеет значения. Общественное мнение во Франции определилось. Подавляющее большинство молодых людей не хочет быть осчастливленным подобным способом. И дело не в том, что правительство не смогло кого-то убедить, не сумело подобрать подходящих аргументов. Просто за прошедшие двадцать лет в рамках повсеместно проводимых неолиберальных реформ были реализованы сотни, может быть, тысячи однотипных проектов. И результаты для большинства населения оказывались неизменно плачевными. Власть на то и является властью, чтобы иметь возможность упорно не считаться с фактами. А вот население, над которым все эти эксперименты проводятся, не может не считаться с собственным опытом.
Люди устали от неолиберализма, проводимая политика вызывает всеобщее отторжение, причем не только во Франции, а повсеместно. Упорное нежелание правящих кругов - включая лидеров всех партий - считаться с позицией общества предопределяет неминуемый конфликт. И решается он не у избирательных урн, явно потерявших прежнее значение, а на предприятиях, на улицах и площадях: в форме стачек, демонстраций, массовых протестов.
На улицы вышли не студенты. На улицы вышла Франция. 60% населения являются активными противниками нового закона.
Нет, это не новое издание 1968 года, как поспешили оповестить нас поверхностные комментаторы, не удосужившиеся даже поговорить с участниками событий. Это нечто совершенно новое и гораздо более значительное. В 1968 году мы видели молодежный бунт, с подростковой самоуверенностью окрестивший себя революцией. Сегодня мы видим гораздо более масштабное общественное противостояние, которое только усталость от громких слов мешает назвать «революционной ситуацией».
Российская пресса следит за событиями во Франции с демонстративным недоумением. Ведь образованная публика привыкла считать, что это только в России капитализм «неправильный», «отсталый», «дикий» и «олигархический». А в Европе, соответственно, «цивилизованный», социальный, демократический и продвинутый. Почему же в Западной Европе бунтуют, а у нас терпят?
Между тем, если бы журналисты и аналитики удосужились повнимательнее присмотреться к современному Западу, они обнаружили бы, что различия между европейской и российской реальностью не так уж велики. А те, что есть, - стремительно исчезают. Не потому, что мы приближаемся к Западу, а потому, что Запад с каждым днем становится все более похожим на нас. Такое же пренебрежение к обществу со стороны власти, такая же самодовольная и безответственная бюрократия, бессодержательные выборы, коррумпированные политики, такой же непреодолимый разрыв между элитой и массами. Новые трудовые отношения, которые стремится внедрить французское правительство, давно уже стали нормой у нас в стране - если не по закону, то «по жизни». Кто сказал, что русский капитализм отсталый? Нет, он самый передовой. Современная Россия - это и есть образец того светлого будущего, которое неолиберальные правительства готовят для всей Европы. И вам еще непонятно, почему французы взбунтовались?
Вопрос не в том, почему французское общество бунтует, а в том, почему российское общество так спокойно. И ответ надо искать отнюдь не в привычных ссылках на русское долготерпение или отсутствие демократической культуры.
Опыт прошедших полутора десятилетий отнюдь не благоприятствовал росту социальных движений. Постоянные перемены, частое изменение правил игры, меняющийся социальный статус буквально каждого из нас - все это дезориентировало человека. Наше общество в ходе прошедших потрясений было дезорганизовано. Ухудшение ситуации мобилизует людей, делает их более радикальными. Но оно само по себе не является основой для массового объединения. Организованному гражданскому действию всегда предшествует накопление социального опыта. Европейское гражданское общество - не в последнюю очередь продукт длительной стабильности.
На фоне катастроф 1990-х годов нынешнее положение дел выглядит просто великолепным. Стабильность нужна людям, чтобы осознать свои интересы и организоваться для их защиты. И в этом отношении 2000-е годы резко отличаются у нас от 1990-х. Устойчивость нового политического порядка, создаваемого вокруг Путина, предопределена именно этими позитивными переменами, наступившими в экономике, - другое дело, что это не «конец пути», а только передышка. Однако парадоксальным (или диалектическим) образом именно теперешняя стабильность, создавая предпосылки для гражданской самоорганизации, может оказаться предвестьем весьма драматических конфликтов в недалеком будущем.
Хотим мы этого или нет, российское общество постепенно сближается с западным. Причем за последние 5-6 лет, несмотря на все «национальные приоритеты» власти, этот процесс шел гораздо быстрее, чем во времена Ельцина.
А теперь посмотрите на Францию и сделайте выводы.
СУДЬБА ЛИБЕРАЛЬНЫХ РЕФОРМ В РОССИИ
Мы говорим о судьбе либеральных реформ в России. Я два дня провел на конференции, которая проходила в Москве. Она была приурочена к знаменательной дате - Егору Гайдару, человеку, который «заставил ожить рыбу в супе социалистической экономики и сделал ее совсем не социалистической, а такой, какая она есть», исполнилось 50 лет. Это было в воскресенье. Ну и на этой конференции выступали многие единомышленники Гайдара. И из их речей выходило, что всем хорошим Россия обязана именно либеральным экономическим реформам, а всем плохим - их торможению.
Есть, правда, и другие мнения и наблюдения, в том числе и моих коллег. И вот интересно пишет газета «Газета». «Приуроченная к 50-летию Егора Гайдара экономическая конференция превратилась в своеобразные похороны той самой политики, которую проводил именинник. Чиновники правительства и президентской администрации в качестве подарка рассказывали юбиляру о том, что их заботит не защита прав собственности или качество государственных институтов, а национальные проекты или единство энергетической политики. Выступая на конференции, которую организовал Институт Гайдара - Институт экономики переходного периода, - вице-премьер Александр Жуков заявил, что нужно использовать благоприятную внешнеэкономическую конъюнктуру, чтобы диверсифицировать производство и найти место России в постиндустриальном мире. И пообещал продолжить преобразования в социальной сфере за счет опережающего повышения заработных плат в этой области».
Ну вот, похоже, Френсис Фукуяма предполагал конец истории, в смысле всемирно исторического торжества либерализма, но на нефтеносной российской территории мы видим конец либерализма как практики. Или нет? Борис, пожалуйста.
Борис Кагарлицкий:Я думаю, что о конце либерализма в России, в любом случае, говорить достаточно рано. Хотя бы просто потому, что все-таки та экономическая политика, какую проводит сейчас правительство, она в значительной мере, конечно, является продолжением гайдаровских реформ. И, кстати говоря, именно поэтому сталкивается с достаточно серьезным сопротивлением изрядной части населения.
Естественно, российская экономическая политика не была и не является абсолютно идеологически однородной. То есть в ней есть и элементы либерализма, и элементы государственного вмешательства, и многое другое. Но дело в том, что чистая экономическая политика, вот такая кристально чистая, однородная - это вообще из области утопии. Такого просто не было никогда, не может быть нигде.