Победа бывших повстанцев в Сальвадоре действительно является частью общей тенденции, наблюдаемой в Латинской Америке. Левый поворот - политическая реальность. Но в большинстве случаев левые побеждали, так сказать, правым крылом. Успеху на выборах предшествовала не только активная избирательная кампания, но и не менее активная работа с местными элитами, которым будущие победители старательно демонстрировали лояльность, объясняли, что их не нужно бояться, изображали респектабельность. Точно так же и в Сальвадоре неслучайно в качестве кандидата выдвинули Маурисио Фунеса, человека, в повстанческом движении не участвовавшего, известного своей умеренностью и осторожностью.
Левые правительства в Латинской Америке сегодня явно разделились на две группы. Собственно левые, пытающиеся (не всегда, кстати, удачно) проводить социально-экономические реформы, бороться с олигархией, изменять общество. И, так сказать, левые, которые ничего менять не собираются, а просто работающие администраторами в существующей системе. К первой категории относятся Венесуэла, Боливия и Эквадор, ко второй - все остальные. Правда, что будет представлять собой новая власть в Сальвадоре и совсем недавно избранный в Парагвае президент Фернандо Луго, еще не вполне ясно.
При этом надо отметить, что даже наиболее радикальные правительства континента являются, скорее, реформистскими, нежели революционными. Но это реформисты честные, не отказывающиеся от своих принципов и последовательно проводящие в жизнь политику перераспределения власти и ресурсов в пользу большинства населения. Именно поэтому их ненавидит и пытается свергнуть олигархия, именно поэтому реформы начинают приобретать характер революции.
Да, в политике необходимы компромиссы. Да, порой необходимо ради стратегических целей демонстрировать умеренность. И уж тем более нет ничего дурного в реформизме, если это реформизм честный. Тем более что избиратель, как правило, и не ждет от новых левых правительств чего-то сверхреволюционного. Беда лишь в том, что большинство латиноамериканских левых не дотягивается и до уровня реформизма.
По существу, левые президенты - в Аргентине, Бразилии, Уругвае, не говоря уже о Чили, где социалисты давно забыли о том, что означает название их партии, являются обычными администраторами. Надо признать, довольно эффективными, но совершенно не настроенными хоть что-то менять. Правительство Нестора Киршнера в Аргентине сумело после финансового краха 2001 года восстановить промышленность, действуя примерно теми же мерами, что и кабинет Евгения Примакова в России. Но, сделав эту работу, президент и его команда почивали на лаврах, пользуясь плодами своей популярности. Этой популярности хватило даже для того, чтобы провести - в аргентинской версии - операцию «Наследник», точнее, «Наследница»: после окончания срока Нестора Киршнера сменила его супруга Кристина Киршнер. Что, впрочем, вполне соответствует аргентинским традициям. После ухода президента Перона на место президента пришла его жена Исабель Перон, которая, впрочем, все черпала политическое вдохновение не в образе мужа, а, скорее, в образе его первой, рано умершей жены, харизматичной Эвиты.
В Бразилии Игнасио Лула да Сильва пользовался устойчивой популярностью, поскольку экономическое положение страны улучшалось. Но иначе и быть не могло - ведь ему досталось самое сильное государство континента, с относительно развитой и диверсифицированной промышленностью, знаменитыми университетами и устойчивыми финансами. Главным достижением правительства Лулы в области борьбы с бедностью оказались ежемесячные семейные пособия, перечисляемые на банковские карточки, - огромный подарок не только для малоимущих, но и для финансового капитала, который получил таким образом миллионы новых клиентов.
Даже грозный Уго Чавес, выступающий с речами о социализме XXI века, явно не имеет четкой стратегии социальных преобразований. Перераспределение средств в пользу бедных, борьба с неграмотностью и меры по организации общедоступной медицинской помощи серьезно улучшают положение низов общества, но чудовищное имущественное расслоение, характерное для Венесуэлы, никуда не исчезло, а масштабы социальной трансформации после десятилетия преобразований не идут ни в какое сравнение с тем, что происходило в СССР или на Кубе. Расширение государственного сектора и социальных программ еще не меняют радикальным образом ни структуры экономики, ни общества. В условиях, когда нефтяные цены пошли вниз, политика перераспределения ресурсов, проводимая венесуэльским лидером, сталкивается с нарастающими проблемами. Другое дело, что граждане республики, даже если их и начинает раздражать действующий президент, обладают достаточным здравым смыслом, чтобы понять - оппозиция еще хуже. А потому, проиграв референдум по конституции, Чевес смог выиграть повторное голосование, разрешившее ему баллотироваться на свой пост неограниченное количество раз. Это, впрочем, не гарантирует неограниченного доверия. Если избиратели обнаружат на политическом поле нового, более привлекательного кандидата, они легко могут изменить своему команданте. И сделать ничего будет нельзя, поскольку система подсчета голосов в Венесуэле одна из самых честных на континенте.
Однако в конечном счете судьба Чавеса зависит не от событий в Венесуэле и даже не от цены на нефть, а от общей политической динамики континента. Тесное сотрудничество с Боливией и Эквадором придает революционному процессу некоторую устойчивость, но этого явно недостаточно для того, чтобы добиться каких-то радикальных сдвигов в масштабах Латинской Америки. Умеренные левые правительства время от времени делают по отношению к Венесуэле, Боливии и даже Кубе позитивные заявления - им надо хоть как-то отрабатывать свою «левизну» перед членами и активистами собственных партий. Во время прошлогоднего политического кризиса в Боливии, когда страна оказалась на грани гражданской войны, все правительства, включая правых, поддержали администрацию Эво Моралеса и фактически помогли восстановить стабильность. Однако сделали они это не столько руководствуясь классовой солидарностью, сколько из опасения получить опасный прецедент распада соседнего государства и новую горячую точку у собственных границ (да еще и в зоне, где и без всякого кризиса развито производство коки).
Между тем кризис ставит левые латиноамериканские правительства перед выбором: или они должны будут занять более жесткие, более определенные позиции, или начнут стремительно терять сторонников. Обыватель расстраивается из-за экономического спада и смотрит на своего президента уже без прежнего доверия, а часть населения, традиционно ориентирующаяся на левые идеи и ценности, видит, что эта власть не оправдала ее ожиданий. Ganar para que - зачем побеждать, спрашивают активисты. Если от смены власти ничего не меняется, в чем смысл политической борьбы?
Парадоксальным образом от нового лидера маленького Сальвадора в Центральной Америке может зависеть очень многое в плане выбора политической ориентации для левых сил континента. Маурисио Фунес уже пообещал населению своей страны проявлять сдержанность и умеренность, но он же обещал и существенные перемены, борьбу с безработицей, развитие, преодоление бедности. И в качестве первого шага объявил о намерении полететь в Вашингтон к президенту Обаме.
Еще год назад заявление левого президента в Латинской Америке о том, что налаживание связей с Вашингтоном станет для него важнейшим приоритетом, явилось бы однозначным доказательством поворота вправо и даже ренегатства. Но сегодня все далеко не так просто. Впервые за десятилетия во главе Белого дома стоит президент, политический курс которого является не более правым, а наоборот, значительно более левым как по сравнению с западноевропейскими «социал-демократическими» кабинетами, так и по сравнению с латиноамериканскими левыми вроде Лулы или Киршнер. И это отнюдь не означает, будто Обама - левый. Это лишь показывает, насколько вправо ушла вся политическая жизнь мира.