Рав: А я вам уже и ответил: раз нация не отказалась от признания Святости Земли Израиля, значит, это — объективная истина.
Зоя: Знаете, для меня это тоже объективная истина, но это оттого, что я ее чувствую. Я просто чувствую эту святость нашей Земли. Более того, в Иерусалиме я чувствую ее иначе, чем в другом месте Израиля. Так вышло, что я пять лет регулярно раз в неделю ездила преподавать в Тель-Авив, и каждый раз примерно на одном и том же отрезке пути ощущала, что святость Иерусалима кончилась, и я въехала в как бы несвятое место. Но странное дело — когда мне случалось приземляться в аэропорту им. Бен-Гуриона, возвращаясь из-за границы, я ощущала эту святость сразу, как только ступала на землю. Даже в относительной близости к Тель-Авиву и удаленности от Иерусалима. Странно, да?
Рав: Что ж тут странного? Есть у меня родственник, художник. Он живет в Америке. Приехал он в Израиль, поселился в Тель-Авиве. Мы с женой приехали его навестить и забрать к себе на какое-то время. Едем мы в автобусе, беседуем. Вдруг жена моя стала его теребить: «Ну, ты чувствуешь? Чувствуешь, что мы уже приближаемся к Иерусалиму? Святость чувствуешь?» А он улыбается так тепло и говорит: «Да нет, ничего я не чувствую». И у нас, в Иерусалиме, он тоже ничего не почувствовал.
Тут мы подошли ко второму аспекту. До сих пор мы говорили о связи восприятия со знанием, сейчас я хочу сказать о чувствительности нашей души.
Как мы воспринимаем цвета? Если человек слеп, он цветов не различает. Если дальтоник — оттенки красного и зеленого сольются для него в серо-бурый цвет. Если у человека острое зрение, он увидит в картине тончайшее цветовое пятно.
Или парфюмеры. Понятно, что они должны обладать особо тонким обонянием, чтобы различать нюансы запаха, помнить их и добиваться нужного аромата. Значит ли это, что все пользующиеся духами дамы столь же чувствительны? Вряд ли. Подобно тому, как люди различаются по слуху, музыкальности, эмоциональности, они различаются по чувствительности к святости. И здесь ничего не поделаешь. Но внутренняя готовность, как развитие слуха, например, повышает чувствительность.
Зоя: Получается, святость Земли Израиля может ощутить только иудей или християнин или мусульманин?
Рав: Расскажу вам интересный случай. Совсем недавно сидел у меня здесь, почти на вашем месте, один архитектор. Иранец, нееврей. Он был из лучших архитекторов в своей стране, но был вынужден покинуть ее. Поскольку он весьма знаменит и знающ, его пригласили в Гарвардский университет. И вот этот профессор взял группу своих аспирантов и отправился по свету изучать Святые места. Его интересует, есть ли что-то общее в Святых местах и отражается ли оно в языке архитектуры.
Зоя: И что он сказал?
Рав: Ничего не сказал. Он, видимо, не чувствителен к святости как таковой. Зато знаете, какое самое сильное впечатление у него осталось от этого вояжа? Когда он был в Мекке, то заходил в главную мечеть. Там все стены изнутри обиты черным шелком, а по шелку — узор. И знаете, какой? Маген-Давиды! Огромный золотой Маген-Давид под куполом и поменьше — по стенам! Он был совершенно потрясен этим зрелищем. Маген-Давид — в Мекке!
Практически невозможно без подготовки ощутить Святость Земли Израиля. В наших книгах рассказывается об особых людях, великих знатоках Торы, которые мечтали совершить паломничество в Святую Землю. Как только они ступали на эти колючки и камни, они падали ниц и целовали прах земной, словно нечто несказанно прекрасное…
Зоя: Мой следующий вопрос связан с текстом Торы, вернее последних ее глав в книге Второзакония. Там идет речь о последних днях пребывания сынов Израилевых за Иорданом и о последних наставлениях, которые Господь дает им через Моисея перед тем, как войти в Обетованную Землю. Текст этих глав страшен. Если мы отступим от заповедей, говорится там, то нас ждут ужасные бедствия: засуха, голод, победоносное нашествие врага-душегуба, болезнии и эпидемии и — уход в изгнание, галут. Из всего этого напрашивается вывод, что пребывание евреев в Земле Израиля требует от них особого образа жизни. Но когда я обращаюсь к нашей жизни в современном Израиле, то не вижу ни особой нравственности, ни особой гармонии между евреями. Что же — нас ждут кары?