Невеста льва
Жрец решил. Народ, согласныйС ним, зарезал мать мою:Лев пустынный, бог прекрасный,Ждет меня в степном раю.
Мне не страшно, я ли скроюсьОт грозящего врага?Я надела алый пояс,Янтари и жемчуга.
Вот в пустыне я и кличу:«Солнце-зверь, я заждалась,Приходи терзать добычуЧеловеческую, князь!
Дай мне вздрогнуть в тяжких лапах,Пасть и не подняться вновь,Дай услышать страшный запах,Темный, пьяный, как любовь».
Как куренья, пахнут травы,Как невеста, я тиха,Надо мною взор кровавыйЗолотого жениха.
Сады души
Сады моей души всегда узорны,В них ветры так свежи и тиховейны,В них золотой песок и мрамор черный,Глубокие, прозрачные бассейны.
Растенья в них, как сны, необычайны,Как воды утром, розовеют птицы,И — кто поймет намек старинной тайны? —В них девушка в венке великой жрицы.
Глаза, как отблеск чистой серой стали,Изящный лоб, белей восточных лилий,Уста, что никого не целовалиИ никогда ни с кем не говорили.
И щеки — розоватый жемчуг юга,Сокровище немыслимых фантазий,И руки, что ласкали лишь друг друга,Переплетясь в молитвенном экстазе.
У ног ее — две черные пантерыС отливом металлическим на шкуре.Взлетев от роз таинственной пещеры,Ее фламинго плавает в лазури.
Я не смотрю на мир бегущих линий,Мои мечты лишь вечному покорны.Пускай сирокко бесится в пустыне,Сады моей души всегда узорны.
Зараза
Приближается к Каиру судноС длинными знаменами Пророка.По матросам угадать нетрудно,Что они с востока.
Капитан кричит и суетится,Слышен голос гортанный и резкий,Меж снастей видны смуглые лица,И мелькают красные фески.
На пристани толпятся дети,Забавны их тонкие тельца,Они сошлись еще на рассветеПосмотреть, где станут пришельцы.
Аисты сидят на крышеИ вытягивают шеи.Они всех выше,И им виднее.
Аисты — воздушные маги,Им многое тайное понятно:Почему у одного бродягиНа щеках багровые пятна.
Аисты кричат над домами,Но никто не слышит их рассказа,Что вместе с духами и шелкамиПробирается в город зараза.
Орел Синдбада
Следом за Синдбадом-МореходомВ чуждых странах я сбирал червонцыИ блуждал по незнакомым водам,Где, дробясь, пылали блики солнца.
Сколько раз я думал о СиндбадеИ в душе лелеял мысли те же…Было сладко грезить о Багдаде,Проходя у чуждых побережий.
Но орел, чьи перья — красный пламень,Что носил богатого Синдбада,Поднял и швырнул меня на камень,Где морская веяла прохлада.
Пусть халат мой залит свежей кровью, —В сердце гибель загорелась снами.Я — как мальчик, схваченный любовьюК девушке, окутанной шелками.
Тишина над дальним кругозором,В мыслях праздник светлого бессилья,И орел, моим смущенным взором,Отлетая, распускает крылья.
Жираф
Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд,И руки особенно тонки, колени обняв.Послушай: далеко, далеко, на озере ЧадИзысканный бродит жираф.
Ему грациозная стройность и нега дана,И шкуру его украшает волшебный узор,С которым равняться осмелится только луна,Дробясь и качаясь на влаге широких озер.
Вдали он подобен цветным парусам корабля,И бег его плавен, как радостный птичий полет.Я знаю, что много чудесного видит земля,Когда на закате он прячется в мраморный грот.
Я знаю веселые сказки таинственных странПро черную деву, про страсть молодого вождя,Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман,Ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя.
И как я тебе расскажу про тропический сад,Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав…Ты плачешь? Послушай… далеко, на озере ЧадИзысканный бродит жираф.
Носорог
Видишь, мчатся обезьяныС диким криком на лианы,Что свисают низко, низко,Слышишь шорох многих ног?Это значит — близко, близкоОт твоей лесной поляныРазъяренный носорог.
Видишь общее смятенье,Слышишь топот? Нет сомненья,Если даже буйвол сонныйОтступает глубже в грязь.Но, в нездешнее влюбленный,Не ищи себе спасенья,Убегая и таясь.
Подними высоко рукиС песней счастья и разлуки,Взоры в розовых туманахМысль далеко уведут,И из стран обетованныхНам незримые фелукиЗа тобою приплывут.
Озеро Чад
На таинственном озере ЧадПосреди вековых баобабовВырезные фелуки стремятНа заре величавых арабов.По лесистым его берегамИ в горах, у зеленых подножий,Поклоняются страшным богамДевы-жрицы с эбеновой кожей.
Я была женой могучего вождя,Дочерью властительного Чада,Я одна во время зимнего дождяСовершала таинство обряда.Говорили — на сто миль вокругЖенщин не было меня светлее,Я браслетов не снимала с рук.И янтарь всегда висел на шее.
Белый воин был так строен,Губы красны, взор спокоен,Он был истинным вождем;И открылась в сердце дверца,А когда нам шепчет сердце,Мы не боремся, не ждем.Он сказал мне, что едва лиИ во Франции видалиОбольстительней меня,И как только день растает,Для двоих он оседлаетБерберийского коня.